Власов. Два лица генерала
Шрифт:
Беспокоило Власова и то, что намечавшаяся встреча с Гиммлером была отложена на неопределенное время.
Он понимал, как сильно загружен сейчас рейсхфюрер работой в подвалах гестапо, но все же…
Однако не одними только печалями и горестями жил Власов.
Были и у него маленькие радости в том тревожном берлинском лете сорок четвертого года…
«О Власове узнали. Стали появляться женщины, делая ему разные предложения, — вспоминает Сергей Фрёлих. — Он им редко отказывал»…
Летом 1944 года Фрёлих летал в Ригу,
Здесь его разыскала Мария Воронова, которая скрашивала Власову фронтовые будни и под Москвой, и на Волховских болотах…
«Госпожа Воронова неожиданно появилась в моем кабинете. По ее словам, она случайно узнала, что я нахожусь в Риге. И поскольку она также знает, что я имею отношение к Власову, то высказала пожелание поехать в Берлин».
Фрёлих выхлопотал Вороновой нужные документы и, выдав ее за служащую своей фирмы, посадил на пароход «Монте Роза», вывозивший гражданских беженцев из Риги.
Воронова первый раз ехала в Германию, но никакого волнения не испытывала — все путешествие она провела в своей каюте, где читала криминальные романы.
В Берлине ее ожидала восторженная встреча. [220]
«Объятия, поцелуи и водка лились вовсю.
В первый же вечер Воронова созналась генералу, что была послана партизанами с приказом отравить его. Это признание вызвало новую пьянку, которая продолжалась до раннего утра».
А.С. Казанцев, побывавший в эти дни у Власова, рассказывал, что генерал чрезвычайно обрадовался ему.
— А!-сказал он. — Это ты, Александр Степанович! Садись. Водку кушать будем. Маруся! Принеси стакан.
И когда Воронова вышла, Власов шепотом рассказал Казанцеву, что, когда немцы выпустили его ППЖ из лагеря, она попала к партизанам, и те поручили ей вернуться к нему и отравить.
— Но Маруся все мне рассказала, как только Серега привез ее к нам… Выпьем, Александр Степанович, за наших русских женщин! За любовь, которая яд, и за яд, который превращается в любовь!
И тем не менее хлопоты и заботы о Русской освободительной армии заставили Власова покинуть фронтовую подругу.
В середине августа он отправился к эсэсовской вдове.
Хотя, может быть, его увезли к Хейди насильно.
Обратите внимание, как по-прибалтийски благопристойно сформулировал Сергей Фрёлих эту пикантную ситуацию:
«Во имя безопасности Власова и с целью подсказать ему другие мысли, мы предложили ему посещение Руполдинга, а точнее, здравницы для солдат СС поблизости Таубензее».
Главное, что ни слова неправды тут нет — появление Марии Вороновой и впрямь, вероятно, могло угрожать безопасности генерала, не говоря уже о деле освобождения народов России.
Приехали в Мюнхен, переночевали и на поезде поехали в Руполдинг, а там уже ждала машина, посланная Хейди Биленберг за ее любимым «генералом Власоффым»…
Горный курорт с его ярко окрашенными домиками потряс Андрея Андреевича.
«Любезная хозяйка, которой мы объяснили причину нашего визита, охотно показала нам все: весь дом, комнаты, кухню, кладовую, скотный двор со свиньей и курами. Власов открывал шкафы и ощупывал кровати…» [221]
— Вы, немцы, дважды победили меня,-сказал он наконец. — Один раз на Волхове и второй раз здесь, в сердце Германии.
Сергей Фрёлих вспоминает, что эсэсовская вдова Адельхейд (Хейди) Биленберг, руководившая курортом, была весьма интересной особой… Ей было лет тридцать пять. Начитанная, общительная, она охотно играла на гитаре и пела.
«Мы сидели в ее комнате на мягких креслах у круглого стола и пили чай. Казалось, что Власов был под сильным впечатлением от этой необычной уютной атмосферы и вообще от личности хозяйки. Они ходили вместе гулять и с удовольствием беседовали. За это время Власов настолько освоил немецкий язык, что мог заставить себя понимать его, а госпожа Биленберг знала несколько фраз по-русски».
Мы не случайно выделили слова о языке.
Во Власове необыкновенно была развита способность к мимикрии. Он как-то мгновенно улавливал самые слабые токи симпатий и предпочтений и тут же менялся в соответствии с ними, принимая обличив нравящегося его собеседнику (или собеседнице) политического и общественного ландшафта.
Протоиерей Александр Киселев приводит любопытную сценку. Власов спросил у белогвардейского генерала А.А. Лампе о его отношении к РОА.
— Видите ли, Андрей Андреевич,-сказал Лампе, не симпатизировавший планам немецкого национал-социализма относительно России. — Мы с генералом Красновым — монархисты…
Ответ, способный обескуражить кого угодно, но только не Власова.
— Поезжайте в наше село, господа генералы,-дружелюбно загудел он. — Там вы найдете еще одного монархиста — моего отца. Он — кирасир, и его идеал — император Александр Третий.
И дело тут не только в быстроте реакции, не в сообразительности и даже не в беспринципности и цинизме — отца у Власова давно уже не было в живых, — а в способности, как мы говорили, мгновенно улавливать самые слабые токи симпатий и предпочтений собеседников и меняться в соответствии с ними. Меняться, не задумываясь, даже и не сознавая, что ты меняешься.
Вероятно, эта способность, помимо прочих достоинств, и способствовала Власову в преодолении языкового барьера с Хейди Биленберг.
— Вы, я смотрю, господин генерал, совсем уже освоили немецкий язык,-криво улыбаясь, сказал Власову его «домашний святой», Штрик-Штрикфельдт. [222]