Власть и масть
Шрифт:
– Как скажете, господин рейхсфюрер, – отвечал Либель, даже не пытаясь скрывать своего облегчения.
Сунув ключ в замочную скважину, он повернул его на два оборота, и крышка витрины под бравурные аккорды военного марша принялась медленно опускаться. Не дожидаясь, пока витрина захлопнется, Генрих Гиммлер развернулся и вышел из церкви.
Глава 12
МЫ БУДЕМ ВМЕСТЕ
Заведующим нейрохирургического отделения был молодой импозантный мужчина лет тридцати пяти, в огромных карих глазах пряталась легкая грустинка.
– Я старший оперуполномоченный уголовного розыска майор Вандышев. Можете сказать, как чувствует себя Анастасия Захарова?
– Прибыла она к нам вчера вечером. Черепно-мозговая травма в области затылочной части.
– Что вы можете сказать о ее здоровье?
– Состояние стабильное, хотя и тяжелое.
– А что еще можете добавить?
– Мое мнение – ей просто очень повезло. Удар подобной силы, но в височную область привел бы к летальному исходу.
– Так вы считаете, что ее намеренно сбросили с перрона?
Сканирующий взгляд легко проникал в черепную коробку, отважно забираясь в самые дальние уголки головного мозга. От столь откровенной заинтересованности становилось немного не по себе. Интересно, а он сам подозревает о силе своего взгляда?
Доктор говорил слегка с расстановкой, как если бы взвешивал каждое слово.
– Мне бы не хотелось об этом говорить столь категорично, но скажу, что такая вероятность не исключена. Здесь имеется два варианта. Она могла поскользнуться и упасть с перрона, расшибив затылок. Другой – ее просто сбросили на рельсы. В обоих случаях травмы примерно аналогичные, хотя если вы спросите мое мнение, то я бы склонялся ко второму варианту. Мне приходилось заниматься судебной медициной, так что я знаю, о чем говорю. А, кроме того, возникает вопрос, что она делала на пустынном перроне в столь поздний час. Очевидно, она просто кого-то поджидала.
– С ней можно поговорить?
На заданные вопросы заведующий отвечал не сразу, всякий раз выдерживая значительную паузу. В этот раз молчание несколько затянулось.
– Только в том случае, если разговор не будет продолжительным, – предупредил врач. – Сами понимаете, она еще слаба. Но не думаю, что вам удастся чего-то добиться, сейчас кора головного мозга заблокирована.
– Неужели нет никакого выхода?
– Знаете ли, можно попытаться, например, под гипнозом.
– А кто может взяться за такое дело?
Едва передернув плечами, хирург произнес:
– Могу и я вам помочь, если в этом будет какая-то нужда. – Поймав удивленный взгляд Вандышева, добавил с едва заметной улыбкой: – Не забывайте, все-таки я занимаюсь мозгом. Это просто моя профессия. Давайте я провожу вас в палату.
Порывисто поднявшись, врач зашагал к двери.
Палата, в которой лежала Анастасия Захарова, была небольшая, но светлая. Ничего такого, что могло бы напоминать больницу (оно и правильно!): стены были оклеены узорчатыми обоями, на окнах занавески с веселыми рисунками. Да и кровать, на которой лежала больная, – деревянная, с высокими спинками, – никак не вязалась с больничным укладом.
Едва Дмитрий Вандышев вошел в палату, как натолкнулся на широко распахнутые девичьи глаза, смотревшие из-под плотной бинтовой повязки настороженно и зорко. Увидев доктора, она слабо улыбнулась.
– Как вы себя чувствуете, Настя? – заботливо спросил врач.
– Уже лучше.
Если применять цветовую гамму к голосам, то иначе как тусклым его не назовешь.
Доктор удовлетворенно кивнул:
– Скоро совсем пойдете на поправку. Вам повезло, что мозг не задет. Могло быть хуже. А волосы… Новые отрастут, еще лучше! Я вас оставлю на некоторое время, это сотрудник милиции, он хочет задать вам несколько вопросов, – и, повернувшись к Вандышеву, строго предупредил: – Не более десяти минут.
– Разумеется, – охотно отозвался Дмитрий Вандышев. Когда за доктором закрылась дверь, он спросил у Анастасии, кивнув на свободный стул, стоящий около окна: – Разрешите присесть?
– Присаживайтесь, – едва прошелестели сухие губы. – Вы из милиции?
– Я старший оперуполномоченный Вандышев Дмитрий Васильевич. Я пришел по вашему делу… Вы помните, что с вами произошло?
Образовалась пауза, которая, казалось, грозила перерасти в вечность. В уголках крупных глаз блеснула влага, слегка прикусив губу зубами, девушка отвечала:
– Я не помню, что произошло со мной. Очнулась уже в палате.
– Но вы, наверное, помните, куда направлялись?
Подбородок слегка дрогнул, – некоторое усилие памяти, и девушка произнесла:
– Я собиралась поехать к маме.
– Но вы оказались далеко от места посадки пассажиров. Как вы оказались на пустынном перроне? Ведь там останавливаются только товарняки.
В какую-то минуту взгляд Анастасии сделался сосредоточенным, в зеленых глазах появился смысл, но уже в следующую секунду она произнесла в отчаянии:
– Я не помню.
– А вы хотите вспомнить?
– Хочу.
– Вы не будете против, если вас подвергнут гипнозу?
– А это не опасно для здоровья?
– Его будет проводить ваш лечащий врач.
– Тогда я согласна. Только, пожалуйста, не сообщайте о моем положении маме, – ровные зубы прикусили нижнюю губу. Слезы были побеждены. – Не хочу ее расстраивать.
– Кому можно сообщить о вашем местонахождении? – сочувствующим тоном спросил Вандышев.
– Больше некому… Хотя… сообщите Кириллу Глушкову… Это… мой хороший знакомый. Я перед ним очень виновата. Мне бы хотелось, чтобы он меня простил.
Достав блокнот с ручкой, Вандышев спросил:
– Вы знаете его адрес?
– Он живет на улице Народного ополчения, шестнадцатый дом. – Отвернувшись, добавила: – Я бы очень хотела его увидеть.
В одиночестве есть свои плюсы. Например, можно пройти через всю комнату в ботинках, чтобы забрать со стола мобильный телефон. Можно плюхнуться в кресло с бутылкой пива в руках, и никто не будет досаждать тем, что напитком легко испортить дорогую ткань. Можно возвращаться когда угодно и откуда угодно, и никто не спросит, где ты был и почему не позвонил.