Власть меча
Шрифт:
Он радостно усмехнулся.
– Какое бесстыдное, но интересное предложение! – И тут же снова посерьезнел. – Сантэн, ты знаешь, что мне не следовало участвовать в этой экспедиции. В данный момент я пренебрегаю своими обязанностями и, несомненно, навлеку на себя справедливый гнев начальства в Претории. Я должен как можно быстрей вернуться к делам. Я договорился с отцом Павлом насчет каноэ. Гребцы доставят нас к пограничной станции в Рунту. Надеюсь, мы сможем затребовать оттуда полицейский грузовик. Хансмейер и его солдаты останутся охранять Деларея и привезут его,
Сантэн кивнула.
– Да, мне тоже пора вернуться и начать собирать обломки и заклеивать щели.
– Мы можем отправиться завтра на рассвете.
– Блэйн, я хотела бы до отъезда поговорить с Лотаром… с Делареем. – Полковник заколебался, она умоляюще продолжила: – Всего несколько минут наедине с ним, пожалуйста, Блэйн. Для меня это очень важно.
Сантэн остановилась на пороге хижины, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полутьме.
Лотар сидел, голый по пояс, его ноги прикрывало дешевое одеяло. Тело у Лотара было худое и бледное; инфекция сожрала плоть, и под кожей торчали кости и ребра.
– Сержант Хансмейер, пожалуйста, оставьте нас на минуту одних, – попросила Сантэн и отступила от двери.
Проходя мимо нее, Хансмейер негромко сказал:
– Я вас услышу, миссис Кортни.
В наступившей тишине Сантэн и Лотар смотрели друг на друга. Сдалась и первой заговорила она:
– Если ты хотел уничтожить меня, тебе это удалось.
Лотар пошевелил обрубком руки – жест вышел одновременно жалобный и непристойный.
– Кто кого уничтожил, Сантэн? – спросил он, и она опустила глаза.
– Почему бы тебе не отдать хотя бы часть того, что ты у меня украл? – спросила она. – Ради нашего общего прошлого.
Он ничего не ответил, только поднял руку и коснулся старого шрама на груди. Сантэн поморщилась: этот шрам оставил ее выстрел; в миг крайнего разочарования и отвращения она стреляла в Лотара.
– Алмазы у мальчишки, верно? – спросила она. – Твоего… – она собиралась сказать «ублюдка», но передумала: – Твоего сына?
Лотар продолжал молчать, и она, повинуясь порыву, добавила:
– У Манфреда, нашего сына.
– Не думал, что услышу от тебя это. – Он не сумел скрыть удовольствие в голосе. – Будет ли он помнить, что он наш сын, зачатый в любви, если ты и его попытаешься уничтожить?
– Почему ты ждешь от меня чего-то подобного?
– Я знаю тебя, Сантэн, – сказал он.
– Нет! – Она яростно покачала головой. – Ты меня не знаешь!
– Если он встанет у тебя на пути, ты его уничтожишь, – равнодушно сказал Лотар.
– Неужели ты в это веришь? – Она смотрела на него. – Неужели считаешь меня такой безжалостной, такой мстительной, что я не пощажу и нашего сына?
– Ты никогда не признавала его своим сыном.
– Теперь признаю. Ты сам слышал это несколько раз за последние минуты.
– И ты обещаешь не причинять ему вреда?
– Я ничего не обещаю тебе, Лотар Деларей. Я просто говорю. Я не причиню вреда Манфреду.
– И, естественно, ты чего-то ожидаешь от меня взамен? – спросил он,
– А ты дашь мне что-нибудь взамен? – тихо спросила она.
– Нет, – ответил он. – Ничего!
И, усталый, но дерзкий, лег головой на валик.
– Я ничего не обещаю, – тихо сказала она. – Но повторяю: Манфреду, нашему сыну, с моей стороны ничего не угрожает. Я никогда ничего не сделаю, чтобы сознательно причинить ему вред. Но тебе такого заверения я не даю.
Она повернулась и сказала:
– Спасибо, сержант, мы покончили с нашим делом.
И наклонилась, собираясь выйти.
– Сантэн, – слабо позвал Лотар. Ему хотелось сказать: «Твои алмазы в трещине на вершине холма». Но когда она обернулась к нему, он проглотил эти слова и сказал только: – Прощай, Сантэн. Мы действительно покончили со всем.
Окаванго – одна из красивейших рек Африки. Она начинается на высокогорьях Ангольского плато на высоте более 4000 футов и течет на юг и на восток широким, глубоким зеленым потоком, который, кажется, должен достичь океана, такой он быстрый и целеустремленный. Однако эта река не имеет устья. Вначале она пропадает в болотах, которые ошибочно тоже именуются Окаванго; это обширный район прозрачных лагун и зарослей папируса, усеянный островками с грациозными костяными пальмами и большими, высокими дикими смоковницами. Дальше река возникает вновь, но сужается и слабеет, входя в пустыню Калахари, и там исчезает под вечными песками.
Та часть реки Окаванго выше болот, по которой плыли Сантэн и Блэйн, была самой широкой и красивой. Плыли они в туземном мукоро – долбленом каноэ, изготовленном из цельного ствола более двадцати футов в длину, закругленном по концам, но абсолютно прямом.
– «Совенок и Кошечка по волнам / В новой лодочке вдаль плывут» [15] , – процитировал Блэйн, и Сантэн рассмеялась, чуть опасливо, но потом увидела, с каким мастерством гребцы управляют примитивным судном.
15
Из стихотворения Эдварда Лира, пер. Дмитрия Смирнова.
Эти два дружелюбных, угольно-черных гиганта из речного племени умели держать равновесие не хуже гимнастов, а жизнь, протекающая в занятиях греблей и отталкивании длинными шестами, закалила их тела и придала им античные пропорции. Стоя на корме и носу, эти люди пели мелодичные рабочие песни и вели свое узкое неустойчивое суденышко с небрежной, почти безумной легкостью.
Блэйн и Сантэн сидели посередине лодки на кожаных подушках, набитых пушистыми головками папируса. Узкий бимс – ширина лодки – позволял им сидеть только друг за дружкой. Блэйн сидел впереди, положив на колени ружье «ли-энфилд», готовый отпугивать многочисленных гиппопотамов, населявших реку.