Власть над водами пресными и солеными. Книга 1
Шрифт:
Женские ристалища — не то что мужские. Те сразятся — и идут пиво пить, победители в обнимку с проигравшими. Женщины бьются годами, полируют латы, точат кромки мечей, проверяют сюрикэны* (Боевые метательные звездочки — прим. авт.), тренируют блоки и замахи, после поражения шипят "I'll be back!" — и уползают с окровавленной арены непобежденными.
Ненужные люди, ненужные встречи, ненужные разговоры, ненужные попытки быть милой и отзывчивой… Когда вся эта херня закончится? Встать бы однажды, наговорить гадостей, грохнуть принесенную мною же бутыль мартини об пол — и уйти насовсем, не
В раздражении я не заметила, как прошла здание насквозь. Если бы не повод, по которому я тут, гм, собралась, было бы отчего покайфовать — одна из сокурсниц устроила нашу встречу в таком чудном месте! Прелестный исторический домик, музейчик чего-то там, внутри которого сейчас бушевал целый серпентарий милейших образованных дам, ничего не достигших в жизни. Опять я вырядилась на праздник, а приперлась на битву. На битву самолюбий. Не пойду обратно. Сяду на крыльце и буду курить, пока злость в душе не утихнет. А потом — домой.
Да помню, помню: я параноик. Но разве я безосновательный параноик? Разве люди не преследуют меня, чтобы использовать, а поняв, что не могут использовать, разве не пытаются унизить?
Я сидела на крыльце и ощущала лопатками ВЗГЛЯД. Наверное, обострение. Когда шизофренику мерещится преследование, наблюдение, прослушка, глазкИ в стенах и жучки в бачках — это хрестоматийный случай. Нужно просто закрыть глаза и представить себе, что ты не здесь, не на крыльце единственного деревянного домика в арбатских переулках под унылой демисезонной моросью. А будто летишь ты над землей, иссушенной вечным летом, и под тобой вместо морских волн — волны песка всех оттенков золота, от изысканно-белого до убого-самоварного. Каждая жизнь тут обожжена солнцем, закалена пустынным горнилом, на хапок не возьмешь. Всякое существо в пустыне — параноик, знает о преследовании и слежке получше всех агентов всех спецслужб вместе взятых, и никто не скажет мне: ты, бешеная! Пей таблетки! Да кому ты нужна, вообще, — и как писатель, и как подруга, и как женщина?…
— Устали? — раздается голос над моей головой. Рядом на ступеньку — мокрую, кстати! — садится какой-то мужик. Кажется, муж одной из наших. А заодно искатель приключений и быстрых на любовь теток.
Я разворачиваюсь, чтобы сказать… ну хоть что-нибудь. Я не люблю мужчин. И прошу правильно меня понять: я не лесбиянка. Я просто не люблю мужчин. Мне не нравится намек на возможность секса, который мелькает внутри мужских глаз, словно белая акула вокруг лежбища морских котиков. И даже зная, что никакой ты не котик, нежности к ее огромному, мнимо неповоротливому силуэту не испытываешь. Да, ты не ее добыча. Но она это поймет, только отъев кусок тебя. Поэтому не нарывайся — целее будешь. Так же и в сексе.
А еще мне не нравятся стандарты, по которым мужчина строит общение. Долго-долго. Пока не докажешь, что ты достойна более высоких стандартов. Например, чтобы с тобой разговаривали, как с человеком, а не как с цесаркой, перед которой то павлин перья распускает, то поваренок ручонки растопыривает. Даже цесарки не так глупы, как вы надеетесь, господа павлины и поварята.
Обычно я отмалчиваюсь: чего ради мне вправлять мозги постороннему мужчине?
Мужчины неглупый народ. Им не нужны нотации, они и с пары намеков понимают, что их тут не ждут и лежанок им не греют.
Но тот, который сидел рядом со мной на ступенях домика, даже не смотрел в мою сторону. Его глаза, устремленные на нехитрую застройку переулка, были… странными. В них не было того, что почти всегда присутствует в глазах знакомящихся со мной людей — корыстного интереса или напускного высокомерия. Людям ведь только кажется, что они прекрасно маскируют свои чувства. А этот ничего не маскировал. Я для него была такой же деталью пейзажа, как и резные филенки дверей. Ничего особенного, но посмотреть приятно.
Пожалуй, рядом с этим типом я чувствую себя спокойнее, чем среди… старых друзей. Посижу тут и пойду себе.
— Не получится у вас уйти, — вздохнул тип. — Я бы на вашем месте сел ко мне в машину. Что-то скверно вы выглядите.
Тоже мне Воланд. Хорошо хоть трамваи здесь не ходят. Но лучше мне действительно сесть в машину. Губы колет, в ушах звенит, кожу на лице точно стягивает от сухости. Знаю, что это такое. Рано я вскочила, рано. Надо было никуда не ходить, не кормить Медузу с присными, а отлежаться дома еще недельку. А теперь что делать? Только принять помощь чужого мужика, ну а потом — экскаваторный ковш мерзких слухов о моей распущенности…
До дома меня довезли быстро и без приключений. Под сквозняком из полуоткрытого окошка я почти оклемалась. Ввиду моего обморочного состояния мы не познакомились, не поговорили, не пофлиртовали, счастливо избежав тошнотворных игр вроде "У ты какая!" — "Я не такая, я эдакая!" Оптимальный вариант.
По идее, мне стоило проститься с ним у подъезда, поблагодарив за рыцарский подвиг извоза меня, но рыцарь без всяких церемоний забрал у меня сумку, достал оттуда ключи и приложил плоскую магнитку к выемке замка.
А вдруг меня дома ждет муж, здоровенный жлоб с поварешкой в могучей руке?
Вообще-то, меня действительно ждал здоровенный жлоб с поварешкой. Герка, чтоб его. Когда я болею, он заявляется через два дня на третий — как часы. Сколько ему ни говори, что ничего со мною не случится, что голоса в моей голове не отдают приказов, что я не выпрыгну из окна, вообразив себя толстым сизарем вроде тех, что неприлично стонут на карнизе, — все без толку.
Меня не требовалось нести на руках, но на плечо своего спасителя я опиралась весьма ощутимо. Выскочив из квартиры, Гера подхватил меня с другого бока и бормоча "Ничего-ничего!" фактически оторвал от земли и утащил в ванную.
— Кыш… — вяло пробормотала я, стягивая через голову застегнутый пиджак, — кыш, воинство адское.
— Тьфу! — сплюнул Гера и вышел… чтоб вернуться с нейролептиками. Не в пример легче тех, что мне прописывают психиатры, но все-таки… Как же я ненавижу таблетки! Я замычала и замотала головой, словно капризная корова.
— Не надо так бояться, — раздался мягкий голос из коридора. — Это мои. Их принимают все, даже такие здоровяки, как я или ваш сын. Поспите ночку без кошмаров — чем плохо?