Власть над водами пресными и солеными. Книга 1
Шрифт:
— Давай… сынок! — согласилась я и лихо зашвырнула таблетки в рот.
— Я поеду. — Мужской голос звучал уже из холла и обращался явно не ко мне. — Вот, возьмите. Позвоните, скажете, как у мамы дела.
Ну вот. Теперь я мама. Надеюсь, он не станет клеить ни меня, ни Герку?
"Сынуля" сунулся в ванную и с вытаращенными глазами продемонстрировал мне визитку. По бежевому фону крупными синими буквами было напечатано "ДРАКОН".
Глава 11. Идеальный Раб и Хитрая Дрянь
Мое общение с Медузой Горгоной
Дубина волновался. Сидел рядом и держал меня за руку. И не знал, чем помочь. Потому как без меня ему и подвиг был не в подвиг, и квест не в квест.
А я прямо умирала, мечась в жару. Где-то в пустыне, на берегу мертвого соленого озера, под колючим скрюченным саксаулом. Аукнулось мимолетное желание вырваться из разбухшей от сырости столицы — и оказаться там, где пески кругом бескрайние, сушь, тишина и соленый такыр на километры и гектары вокруг. Здесь-то я и оказалась. И теперь, значит, собираюсь сгинуть ни за пачку "Беломора".
Дубина переживает за меня, но я-то знаю: пора бы ему за себя переживать. Без меня он отсюда не выберется.
Тем временем Дубина пытается меня отвлечь, а заодно выяснить подробности моей трудово-разбойничьей биографии.
— Знакомые места? — допытывается он. — Где мы?
— Кажется, да… — хриплю я. — Я через эту пустыню с каторги бежала. Только тогда зима была… Застряли мы тут намертво. Я и… как же его, черта, звали-то? Лонни… Да, Лонни. Мы шли и каждую ночь умирали. Воды у нас не было… Да ничего не было, кроме нас. Съели пса Лонни… Когда кончилось топливо, Лонни замерз… ночью. Его я тоже съела… Выжила. Теперь тебе придется съесть меня. Главное — выжить, Геркулес, главное — выжить. Все ерунда, когда выживаешь…
Пока гортань выталкивает слова, достойные конкистадора, сознание аккуратно заносит в память: ага, вот чем, оказывается, эта особа до сих пор занималась. Дружественным каннибализмом и экологическим туризмом. Дубина, значит, не первый в ее яркой, многотрудной жизни.
Именно так я о себе думаю — в третьем лице. Потому что Старый Викинг, она же Хитрая Дрянь, для меня абсолютно постороннее существо. Как и Дубина-Геркулес. И вообще все вокруг и внутри меня выглядит так, словно мир покорежила амнезия, и теперь я знакомлюсь со своей жизнью заново, по крупицам собирая досье на саму себя.
И вижу только одно: для самой себя я слишком крута. Да, моя личность постепенно закаляется в горниле приключений, но самая первая, изначальная «я» — существо довольно мягкотелое и мягкосердечное. И ни собак, ни знакомых не ест. Даже имея в плане пунктик "выжить во что бы ни стало". Зато Дрянь — существо безжалостное, беспринципное и не брезгливое. И потому ест всё.
— А откуда у тебя татуировки эти? — не отстает Дубина. — Кто их тебе сделал?
— Каторжная тюрьма, — выдыхает Викинг. — Пришлось выбирать — клеймо или эта вот… защитная роспись по всей по роже. Клеймо — больно, но быстро. Раз — и все. Потому татуировки и ценятся выше… И лицо нужно было спрятать. Когда
— Как ты попала в тюрьму? — определенно Дубина собирает материал для мемуаров. "Люди, которых мне довелось сожрать".
— Как все… Живешь себе, живешь, кто-то тебя разозлит — и ты уже убийца, — ухмыляется Дрянь. — Ты же тоже убийца, дружок… Только тебя иначе пометили… И тюрьма у тебя внутри. Крепкая тюрьма, не чета моей… Учись ломать стены, Дубина. Учись, пока я жива. Хотя времени у тебя мало, как ни посмотри…
В мой мозг прорываются отзвуки ощущений и… жизненных принципов? — в общем, чего-то такого, скрепляющего жизнь Викинга. Да, она убийца. Но честный убийца. Из тех, кто убивает оружием, а не росчерком на бумаге и не джойстиком в руке. Ради выживания, не ради забавы. Она испытала человеческое тело на прочность. И знает, как упорно оно сопротивляется смерти.
Наши «я» сплавляются друг с другом, преодолевая мое сопротивление и страх.
— Я тебя вытащу, — убеждает меня — или себя? — оптимист Геркулес. — Ночь только переживи. А там что-нибудь придумаем.
— Да брось, — вяло отмахиваюсь я. — На хрена оно надо — придумывать? Тащить… тяжело. Незачем. Ты что, один никогда не был? Скучать будешь?
— Скучать не буду, — грубит Дубина. — А один не был никогда. И впредь не собираюсь. Что мне здесь делать одному?
Я тоже не знаю, что ему делать. Ни одному, ни в моей компании. Поэтому молчу и болею на всю катушку.
Почему-то ноет бок. Смутно припоминаю, что меня ранили. Или нет, это Дубину ранили. Но бок продырявлен у меня. Я злюсь на Дубину за то, что у меня болит его боль. Кажется, так оно теперь и пойдет — кого бы из нас ни достали, вся добыча тут моя. И все травмы мои. Геркулес тоже это знает. И чувствует себя виноватым. Но мне пофигу его прекрасная душа. Я злюсь, как злюсь всегда, когда мне больно. Эта злость позволяет мне приподняться, цепляясь одной рукой за могучую лапу Геркулеса и другой — за мертвое дерево надо мной.
Я полу-стою, полу-вишу на этих двоих и озираю бесприютный пейзаж вокруг. Ни единой живой души, если не считать мух. Мухи здесь отборные, раскормленные, назойливые. И это неправильно. Кого-то же они жрут? Иначе с каких хлебов они так разъелись?
Я замираю от мысли: где-то рядом пустыня заканчивается. И там есть то, что кормит мух. Скот. Люди. Жилье. Вода…
Без всякой элегантности принимаю почти вертикальное положение. И попутно втолковываю Дубине, что мухи выведут нас на водопой. Значит, не придется Геркулесу разделывать мой свежий труп на бифштексы…
Зелень оазиса режет пустынное марево, словно нож — желтую пыльную портьеру. Сейчас начнется — бедуины, бурнусы, козы, костры, шатры… А как же иначе?
Вместо этого из одной песчаной ловушки мы сразу же попадаем в другую, каменную и сырую. На пути к вожделенному зеленому пятну на горизонте мы проваливаемся в подземный ход. Ход ведет в гигантский подвал. Знакомое место. Место, где мучают людей. Доводят до кондиции, нужной Главному Мучителю. Тому, от которого мы сбежали. Или другому. Все они одинаковы…