Властелин Галактики. Книга 1

Ерохин Олег

– Но я слышал, что, в конце концов, плесень все равно губит больного, – возразил Джонни.

– Слово “губит”, какой вы ему смысл придаете, неправильно употреблять в данном случае. Через десять – пятнадцать лет развития в организме носителя плесень вступает в фазу колошения, то есть в фазу выбрасывания спороносцев, затем происходит созревание спор и их рассеивание. После рассеивания спор плесень гибнет, а поскольку ее нити в заключительную фазу ее жизни пронизывают весь организм носителя, гибнет и носитель, нити-то начинают разлагаться, инфицироваться,

и никакой операцией их не извлечь, никакими лекарствами не рассосать. То есть не плесень губит носителя – смерть плесени губит носителя.

Теперь мы подходим к самому интересному. Плесень губит носителя, если умирает в носителе, но плесень умирает в носителе, если только она развивалась в носителе. Среди туземцев вы можете встретить немало пожилых, достигших шестидесяти-семидесятилетнего возраста, абсолютное же большинство туземцев носит плесень в своем организме с раннего детства. То есть, иными словами, некоторым туземцам плесень дает дожить до седых лет и умирают они отнюдь не из-за ее разложения, а от иных причин. Почему так происходит? Да потому что плесень не развивалась в телах этих туземцев, не было у нее ни колошения, ни споросозревания.

Эти туземцы-долгожители сумели не просто подружиться с плесенью, но породнились с ней, причем плесень они поставили в положение ребенка, а себя – в положение родителя. Плесень, восприняв себя как ребенка, перестанет развиваться на вашей коже. Достаточно будет вам мысленно поговорить с ней по душам, слегка пожурить, и она, если вы захотите, вообще скроется с вашего тела. Но, конечно, такое будет возможно только в том случае, если вы внушите ей, что вы ее любите, и сумеете постоянно поддерживать в ней эту уверенность.

– Значит, ваш “шоколад”, это ваше лекарст shy;во-порошок… это лакомство для плесени-ребенка?

– Плесень, живущая в теле вашей жены, еще далеко не плесень-ребенок. Ваша плесень очень агрессивна. Мое лекарство – лишь средство ее “ублаготворить”. Будем надеяться, что она поверит в наши добрые намерения и покинет мозг миссис Голд.

– Допустим, это получилось, плесень ушла из мозга моей жены. Что потом?

– Потом я постараюсь научить миссис Голд дружить с плесенью, а в перспективе – любить плесень. Вашей жене придется есть то, что нравится плесени, делать то, что нравится плесени, мысленно по-хорошему разговаривать с ней (слов плесень не понимает, но их смысл отлично чувствует). Это очень большая программа, поставить плесень на место послушного ребенка, а себя – на место родителя. По ходу дела вы узнаете детали.

Последнее предложение доктор Шерар проговорил очень быстро и потом со значением взглянул на гравилет: надо, мол и честь знать, для продолжения разговора еще найдется время, а сейчас, мистер Голд, не задерживайте больше.

Простившись с Шераром, Джонни поплелся в отведенный им домик, к Лоле. По пути у него разболелась голова, не столько от того, что слишком много новой информации пришлось ему воспринять, сколько от того, что информация была не из приятных.

Лола, чтобы

оставаться в живых, должна будет всю жизнь лелеять какую-то плесень, паразита, гадкое чудище, прорвавшееся в ее тело. Что скажет она, когда узнает, что этот порошок – не яд для плесени, а подкормка? Что скажет она, когда узнает правду, чему у Халимана ее собираются учить?

И что делать ему, что будет с ним, разве сможет он жить, зная что не смог отстоять свою любимую, что отдал Лолу в лапы арламской дряни? Лола будет расточать ласки мерзкому созданию, чтобы выжить, и он спокойно станет на это смотреть?

Но ведь если она сейчас не смирится, не склонится перед плесенью, она умрет… Увезти ее отсюда? Он может отдать за нее жизнь, но какое у него право распоряжаться ее жизнью? Если Лола решит капитулировать перед плесенью, что он ей возразит, разве у него есть способ справиться с ее болезнью?..

Войдя в домик, Джонни увидел Лолу, легкими движениями разминавшую правое предплечье. Она не видела его. “Да какой же это массаж!” – Джонни словно обухом по голове стукнуло.

Он прошептал пересохшими губами:

– Откуда ты взяла мефенамовую мазь?

Она резко обернулась, смутилась, но тут же на глазах у нее навернулись слезы досады. Должно быть, ей стало досадно, что она испугалась как застигнутая на месте преступления воровка. Или это были слезы не досады, но боли и тоски?

– У меня опять появилось пятно, вот оно, видишь, – показала она. – Я не хочу, не хочу, чтобы эта тварь сидела и пыжилась на моей коже! Аптека здесь недалеко, к счастью, мефенамовая мазь там была.

– Ты же обещала мне ничего не предпринимать самостоятельно! Ты убила себя, понимаешь, ты убила себя! – Джонни в отчаянии уже не пытался подбирать обтекаемые слова. – Когда плесень опять начала расти у тебя в голове, докторам еле удалось переманить ее на кожу. И что теперь? Ты все испортила! Давай сюда эту мазь! Где банка с порошком? Сыпь его на пятно, скорее!

Джонни вырвал тюбик из руки Лолы, а вот сыпануть ей на кожу порошка из банки не сумел. Лола выставила вперед ладони, защищаясь, и такое недоумение в перемешку с испугом было у нее в глазах, что Джонни, вынужден был дать ей объяснение своим действиям. Сбиваясь от волнения, он пересказал ей то, что услышал от Шерара.

– Ты хочешь, чтобы я, я полюбила это? – Лола с отвращением дотронулась до серого пятна.

– Я не хочу этого, я хочу, чтобы ты жила, понимаешь, жила! А для того, чтобы жить, тебе придется мириться с плесенью!

– Ни за что!

Твердости в голосе Лоле хватило только на это “Ни за что!”, и тут же она залилась слезами, опустила плечи, согнулась.

Джонни в мгновение ока оказался подле нее. Он подхватил ее на руки. Грудь его ходила ходуном, но не из-за того, что он пробежал стометровку. Колени его слегка подрагивали, но не от слабости.

– Мы ей не дадим поблажки, мы убьем ее, если ты того хочешь! Мы убьем ее! Ты будешь жить без всякой дряни на коже, ты будешь жить свободной!..