Властелин колец
Шрифт:
Гэндальф и остальные уже стучались с носилками у главного входа в Обители, когда город содрогнулся от страшного крика, донесшегося от Ворот. Но, вонзившись в небо, крик потерял силу и, подхваченный ветром, постепенно замер вдали. Так ужасен был этот вопль, что сердца у всех замерли, но уже через мгновение на душе у людей стало легко, как уже давно не бывало, — почитай, с того самого дня, как с востока пришла Тьма. Показалось даже, будто свет утра стал яснее и сквозь тучи на миг проглянуло солнце.
Но Гэндальф был суров и печален. Оставив Фарамира на попечение Пиппина и Берегонда, он поспешил подняться на ближайшую стену и замер там, как белое изваяние, глядя на озаренное солнцем поле. Данным ему свыше особым
Хоббит и человек смотрели на него, недоумевая. Но волшебник еще долго хранил молчание.
– Друзья мои! — молвил он наконец. — Жители этого города и вы, пришельцы из западных стран! Мы с вами стали свидетелями событий печальных, славных и великих. Скорбеть нам или радоваться? Казалось бы, случилось то, на что мы не могли и надеяться. Полководец Врага уничтожен: вы слышали крик его предсмертного отчаяния. Но он успел причинить нам слишком много горя. Потери наши весьма и весьма тяжки. Я мог бы предотвратить их, не помешай мне безумие Дэнетора. Враг проник в самое сердце Города. Увы! Теперь только стало мне ясно, каким образом он нашел доступ сюда. Наместники считали, что никто не может проникнуть в их тайну, но я давно догадывался, что в Белой Башне хранится по крайней мере один из Семи Зрячих Камней. Пока Дэнетор был мудрее и сильнее, он не решался им воспользоваться, тем более — бросить вызов Саурону, ибо знал пределы собственных сил. Но мудрость в конце концов изменила ему. Опасность постучала в двери его покоев — и он посмотрел в Камень, и поддался Вражьему обману. Когда Боромир отбыл на север, Дэнетор, судя по всему, начал заглядывать в Камень все чаще и чаще. Наместник Гондора был слишком тверд духом, чтобы подчиниться воле Черной Силы, но видел он в Камне только то, что Сила эта разрешала ему увидеть. Не сомневаюсь, что Дэнетор много раз получал ценные для него сведения, но зрелище огромной мощи Мордора, каким его беспрестанно потчевали, заронило в его сердце сомнение, а потом и уныние, и разум его помутился.
– Понял! — воскликнул Пиппин, вздрогнув от воспоминания о пережитом. — Дэнетор отлучился к Фарамиру, и вдруг смотрю — возвращается сам на себя не похожий, словно это и не он вовсе, а какой–то дряхлый и сломленный чужой старик…
– В час, когда Фарамира принесли в Башню, многие из нас видели странный свет в окне верхнего покоя, — подтвердил Берегонд. — Правда, свет мы замечали и раньше. В городе шла молва, будто Наместник время от времени вступает в мысленную борьбу с Врагом.
– Увы! — отозвался Гэндальф. — Стало быть, моя догадка верна! Воля Саурона исподволь проникла в Минас Тирит. В итоге мне пришлось надолго задержаться в Городе — и я должен задержаться еще, ибо во мне нуждается не только Фарамир. Необходимо встретить тех, кто сейчас идет сюда. Там, внизу, на поле, глазам моим открылось печальное зрелище, и сердце мое скорбит о случившемся, но кто знает, не ждут ли нас скорби еще горшие?.. Идем со мной, Пиппин! А тебе, Берегонд, придется возвратиться в Башню и доложить начальнику Стражи о том, что произошло. Боюсь, по долгу службы ему придется изгнать тебя из Гвардии. Скажи ему тогда, что я советую — если, конечно, он захочет считаться с моим мнением — отослать тебя в Обители Целения, где бы ты смог прислуживать своему Командиру. Когда он очнется — если только он очнется, — будь при нем неотлучно. Ведь это ты спас его от смерти на костре! Иди! Я скоро вернусь!
С этими словами Гэндальф повернулся — и, кликнув Пиппина, поспешил в нижние ярусы. Пока они шли, хлынул, гася пожары, серый дождь, и, куда ни падал взгляд, со всех сторон поднялись к небу клубы дыма.
Глава
ОБИТЕЛИ ЦЕЛЕНИЯ
Пелена слез и усталости застилала глаза Мерри, когда процессия приблизилась к обрушенным воротам Минас Тирита. Мерри не замечал ни исковерканной земли, по которой шел, ни витавшего надо всем духа смерти. Воздух загустел от дыма и огня, над битвищем стоял смрад — горели военные машины: одни занялись пламенем прямо на поле, другие рухнули в пылающие ямы, где скопилось к тому же немало трупов. Здесь и там высились полусгоревшие туши зверей–исполинов. Многих уложили каменные снаряды, у некоторых из глаз торчали метко пущенные стрелы лучников Мортонда. Дождь, ветром отнесенный к северу, прекратился; блеснуло солнце, — но в нижних ярусах еще дотлевали пожарища, и удушливый запах гари все не выветривался.
На поле битвы уже трудились люди, расчищая путь через завалы тел и обломков. Из города спешили с носилками. Эовейн осторожно переложили на мягкие перины, а тело Короля накрыли златотканым покрывалом. Вокруг встали роханцы с зажженными факелами, но бледным казалось в свете дня это колеблющееся на ветру пламя…
Так вступили в столицу Гондора Теоден и Эовейн, и все обнажили головы и поклонились им. Процессия миновала пепелище нижнего яруса и каменными улицами потянулась дальше — наверх. Восхождение, как показалось Мерри, тянулось сто лет; все было как в отвратительном сне, когда ни в чем нет смысла и надо куда–то дойти, но куда именно — не вспомнить.
Свет факелов, которые несли впереди, начал мало–помалу меркнуть и сгинул. Мерри оказался в темноте и подумал: «Это подземный ход, который ведет в могилу. Мы останемся там навсегда». Тут в его грезы внезапно вторгся живой голос:
– Мерри! Вот удача! Наконец–то!
Хоббит поднял взгляд, и туман перед его глазами слегка поредел. Это же Пиппин! Они стояли лицом к лицу посреди какой–то узкой улочки; если не считать их двоих, улочка была совершенно пуста. Мерри протер глаза.
– Где же Король? — удивился он. — А Эовейн?
Тут он пошатнулся, опустился на какое–то крылечко, и по его щекам снова потекли слезы.
– Все ушли наверх, в Цитадель, — объяснил Пиппин. — Ты, видно, клевал носом и свернул не на ту улицу. Тебя хватились, и Гэндальф послал меня на розыски. Мерри, старина!.. Как здорово опять тебя увидеть! Только, я погляжу, ты совсем без сил, так что не буду к тебе пока приставать. Ответь только — ты цел? Тебя не ранили?
– Да нет, — подумав, ответил Мерри. — Вроде не ранили. Только вот правой рукой не пошевелить. Это с тех пор, как я его ударил. А мой меч сгорел, будто щепка.
Пиппин нахмурился.
– Пошли–ка со мной, приятель, и чем скорее, тем лучше, — другим, озабоченным голосом заявил он. — Надо бы тебя отнести, конечно, да тяжеленько будет… С другой стороны, самому тебе тоже не дойти. Они, брат, зря не положили тебя на носилки вместе с остальными. Их, конечно, можно понять — столько всего стряслось кругом! Бедного маленького хоббита немудрено было и проглядеть.
– Иногда это бывает не так плохо, — без выражения откликнулся Мерри. — Меня тут недавно проглядел один… Хотя нет, не буду. Пиппин! Помоги мне, ладно? Гляди — опять темно стало, и рука что–то совсем холодная…
– Ну, будет, Мерри, будет глупости говорить, — засуетился Пиппин. — Обопрись–ка на меня, и пойдем. Потихонечку–полегонечку. Тут близко.
– Ты меня хоронить ведешь? — вдруг спросил Мерри.
– Да ты что?! — Пиппин чуть не сел, услышав это. Сердце у него сжалось от жалости и тревоги, и он как можно бодрее объявил: — Мы идем в Обители Целения, вот куда!
Пройдя по узенькой улочке между каменными домами и внешней стеной четвертого яруса, они вышли на главную дорогу, ведущую к Цитадели. Мерри шатался и шевелил губами, как будто спал на ходу.