Властелин огня

Биргер Алексей Борисович

Сам я был заинтригован, как говорится, по самую макушку и ровно в шесть часов вечера был у Якова Никодимовича.

Мы сели в автобус и проехали остановок пять, до кварталов блочных домов на северо-востоке. Дома были разные. Пятиэтажки - постарше, семи- и восьмиэтажные - поновее. Яков Никодимович сверился с адресом на бумажке, мы нашли нужный дом и подъезд и поднялись на лифте на шестой этаж.

Яков Никодимович позвонил в дверь.

– Кто там?
– прозвучал надтреснутый старческий голос.

– Здравствуйте, Александр Степанович, - сказал Яков Никодимович.
– Это я, Плотогонов, от краеведческого музея. Я вам звонил.

Дверь приоткрьтась. Выглянул довольно ветхий старик.
– Плотогонов, говорите? А это кто?

– А это - мой ученик. Ему тоже будет интересно

вас послушать. Петя, познакомься с Александром Степановичем Рахмоновым.

– Здравствуйте, - сказал я.
– Добрый вечер.

– Добрый, коль не шутите, - отозвался Александр Степанович. Он распахнул дверь.
– Заходите.

Мы вошли. Еще на лестничной клетке я уловил кошачий запах, из приоткрытой двери им повеяло сильнее, а в прихожей он стал довольно резким.

– У меня три кошки, - сразу объяснил Александр Степа­нович.
– Единственные, можно сказать, родные существа. Все волнуюсь, что с ними будет, когда меня не станет. Правда, сосе­ди у меня хорошие, обещали приглядеть, если что, но все равно, знаете ... Да что это я все о своем и о своем. Проходите.

Мы прошли в комнату, где сразу увидели всех трех кошек.

Одна устроилась на подоконнике, возле батареи, вторая - в углу дивана, а третья - под телевизионным столиком. И вся троица предпочитала наблюдать за нами издали, не пытаясь познакомиться поближе.

Александр Степанович жестом пригласил нас сесть за круглый стол посередине комнаты, сел сам и спросил:

– Так что вы хотели узнать?

– Нас интересует та история, из-за которой вы впервые попали в больницу, - сказал Яков Никодимович.
– Это было в конце сорок шестого года?

Александр Степанович помрачнел.

– Ту историю я вспоминать не желаю ... Да и не могу.

– Почему?
– спросил Яков Никодимович.

– Опасно это, - ответил старик.

– Неужели до сих пор опасно?
– мягко проговорил Яков Никодимович.
– Столько лет прошло ...

– Прошло-то прошло, да все эти года вот тут сидят!
– Старик похлопал себя по затылку.
– Лечили меня из-за этой исто­рии, чуть не залечили, и подписку я давал, что все осознал и никому ничего рассказывать не буду ... Не буду, в смысле, смущать людей своими фантазиями. На веки вечные подписался.

– Все же переменилось, - сказал Яков Никодимович.
– ­ Можно сказать, в другой стране живем. Теперь, пожалуйста, можно спокойно рассказывать обо всем, что запрещалось раньше. Все подписки отменены.

– А государственная тайна?
– возразил Александр Степанович.
– Я же и за государственную тайну расписывался. Нет, мил человек, не искушай меня, я новых неприятностей под самый конец жизни не хочу. Если только с этим пришли, так лучше уходите подобру-поздорову.

– Вы знаете, что на металлургическом комбинате появился человек по имени Александр Ковач?
– спросил Яков Никоди­мович.

– Как не знать! Слухом земля полнится. Так и подмывает меня сходить и поглядеть на этого Ковача, тот или не тот. Но боязно.

– От чего же боязно?
– поинтересовался Яков Никодимович.

– А от того, - старик не выдержал, прорвало его, - что я сам видел, как этот Ковач ... То есть тот Ковач, но это неважно! Как он исчез, в печи исчез, в расплавленном огненном метал­ле! Будто нырнул, без вопля и без всяких примет, что живая плоть сгорает! Одному из наших вообще стало плохо ... Да это же и представить себе нельзя, чтобы человек по доброй воле кинулся в адову реку! Лучше хоть с голоду загнуться, хоть в лагерях, хоть пулю получить ... А пули-то от него отскакивали! Нам говорили, будто это мы плохо стреляли, мимо! Стрелять­ то мы умели! Правду, видно, тогдашние старики доказывали, что и не человек это вовсе был! .. А может, и тот профессор был прав, что меня от больниц избавил ...
– задумчиво добавил Александр Степанович. И, не дожидаясь наших вопросов, продолжил: - Нас тогда всех троих, кого послали арестовывать Ковача, в дурдом отправили. Ну, понятное дело, когда начальству докладывают, что арестовать шпиона не удалось, потому как он сперва приказу «без сопротивления сдаться» не подчиняется, потом от него пули отскакивают, а под конец он в кипящем металле исчезает ровно в доме

родном, - так начальство только одно решить может: у всех мозги набекрень, после того, как увидели, какую лютую смерть человек принял! Свидетелями-то были сами сталевары! Но все, кто тогда присутствовал в цехе, стали отнекиваться: мол, ничего не видели, ничего не знаем, ваши люди хотели арестовать Ковача - это да, а стреляли или нет, мы разобрать не могли, слишком шумно было в цехе. А куда Ковач делся, мы не видели. Он, мол, на рабочей площадке мартена в тот момент только один и был, может, и свалился в металл, но мы о том свидетельствовать не можем, потому как не перед нашими глазами это происходило. А Челобитьев, он вообще высказался в том смысле, что, мол, может, они его и подстрелили, и он уже мертвым в металл сва­лился. Как же, мертвым! ..

– Но, может, так оно и было?
– осторожно предположил Яков Никодимович.
– Это же самое вероятное и естественное объяснение, оно все загадки убирает.

– Ну уж нет, вы мне не рассказывайте!
– отозвался Алек­сандр Степанович.
– Как будто мы отличить не могли, под­стрелили его или нет. И главное, сталевары врали все, они там были ,отлично все видели ... Только, естественно, убедить начальство, а потом психиатров, что сталевары врут хором, потому как сговорились все, мы никак не могли, все получа­лось против нас. И этот Челобитьев ... Он-то зачем со своими версиями полез? Да у него самого рыло в пуху было .Недаром, получается, на него старики указывали, что он - причина всему. И взять его в оборот нельзя было: знатный сталевар, орденоносец.

Александр Степанович помолчал немного, чтобы перевести дух, потом продолжил:

– Ну вот, много лет ничего никому не говорил, а перед вами разговорился. А ведь взяла с меня тогда подписку комиссия, во главе с профессором, а то и академиком ... Там, значится, как получилось-то?
– Он заговорил медленней и спокойней.
– Я самый молодой был из всех троих. И в «органы» идти не собирался, меня туда направили в приказном порядке, как тогда водилось, когда в начале сорок шестого из армии демобилизовали. Ну, мое дело маленькое, пошел служить. Для меня это всего-то третий выезд на арест был, я больше в карауле стоял. Ну а кончилось тем, что нас на лечение поместили. И вот проходит год, другой, то я в больничной палате кукую, то меня выпускают. А потом врач вызывает и говорит: «Тебя комиссия из Москвы видеть хочет». Ну ведут меня на эту комиссию. Все ученые сидят, а посередине - профессор-академик, с бородкой клинышком и в очках, все как положено. И он мне, значит, говорит: «Установили мы, что с вами вышла промашка. Дело в том, что мы проводили строго секретный опыт: создали механического сталевара, чтобы он, значит, работал без усталости и без сбоев. А как его срок службы выйдет, чтобы он сам себя и переплавил в тот металл, из которого сделан. И получилось так, что самоуничтожился он на ваших глазах, а вам, естественно, никто не поверил ... » - «Так, получается, я здоров?» ­ спрашиваю. «Здоровы, здоровы, - кивает профессор.
– Только одно вот ... Распишитесь в этом документе, что вы всю жизнь будете молчать о том, что видели, в целях сохранения государ­ственной тайны. Никому ни словечка больше об этом Коваче, иначе, сами понимаете, придется вас назад в больницу забрать, чтобы лишние люди про эту тайну не слышали». Я расписал­ся, и меня сразу отпустили, а потом жил себе потихоньку ...

И бакенщиком поработал, и по-всякому. Пенсию-то большую я себе выслужил на том, что двадцать лет просидел начальником радиомаяка - ну, начальником служебной радиостанции, через которую судоходство на реке регулируется и через которую все переговоры идут... Думал иногда над той, давней историей. Выходит, сталеваров ученые предупредили, чтобы те не удив­лялись, что рядом с ними механическое чудо работает, и язык за зубами держали? Вот и отнекивались сталевары, чтобы самим не загреметь за разглашение тайны. Но почему же тогда «органы» предупреждены не были, почему позволили думать на этого ро­бота, будто он - американский шпион? Хотя тут наше дело маленькое, высоким людям виднее. А иногда и призадумаешься ­ вдруг правда в том, что я от стариков слышал ...