Властелин огня

Биргер Алексей Борисович

– Старается, понимаешь, - сказал отец.
– Это хорошо, ко­нечно, на наши денежки нам же и милостыни подавать, да еще красоваться, какой он нам отец родной ... Ладно, хрен с ним. Пошли в баньку, протопилась уже.

Дядя Коля в тот день принял предложение отца попариться в нашей бане и хорошо отметить начало Масленицы.

– А как же Ковач?
– вырвалось у меня.

– Что - Ковач?
– спросил дядя Коля, а отец пристально на меня посмотрел.

– Понятно же, что Варравин приехал в наш город, чтобы отомстить Ковачу, а все остальное - пыль в глаза!

– За Ковача не волнуйся, - спокойно сказал дядя Коля.

Я хотел им возразить,

что сам Ковач говорил, будто Мас­леница может быть для него самым опасным временем, и что на Масленицу он уязвим, но решил лишний раз не возникать. В конце концов, они о Коваче знают намного больше, чем я. А если допустить, что сам дядя Коля его и вызвал, получив от Челобитьева всякие тайные сталеварские знания, то мне вообще не стоит соваться с моими предостережениями.

В баньке мы попарились неплохо, а потом бабушка с мамой подали первые масленичные блины - еще не такие, как будут с четверга по воскресенье, но все равно масляные, круглые, большие: и с селедкой, и со сметаной, и с растопленным маслом, и с вареньем. Я блинов поднавернул и немного ус­покоился, обрадовавшись, что получился славный и веселый вечер. Но заноза где-то в глубине души все равно продолжала сидеть. И я решил назавтра навестить Ковача и узнать, как у него дела.

Итак, во вторник я прямо из школы отправился в цех. Ковач был там. Он стоял и смотрел на огнедышащий ме­талл, подавая иногда какие-то знаки другим сталеварам, и те кидались выполнять указания.

– Пришел поглядеть, как новая сталь идет?
– спросил отец, заметив меня.

Я кивнул.

– Смотри, смотри. Такой стали давно не бывало.

И он заспешил к мартену, где требовались и его руки. Ковач дал еще несколько указаний и отошел ко мне.

– Добрый день, Ковач, - сказал я.

– Добрый день.

– Я поговорить с тобой хотел ...

– Говори.

– Ты знаешь, что Варравин в городе?

– Знаю.

– И ты не боишься?

– Нет.

– А помнишь, ты мне говорил, что Масленица для тебя - опасное время, в которое твои враги могут тебя одолеть?

На его лице появилось нечто вроде очень слабой улыбки.

Будто он хотел сказать мне: «Спасибо за заботу. И за то, что помнишь». Но он просто сказал:

– Могли бы. Но уже не одолеют.

– Почему?
– с подозрением и беспокойством спросил я.

– Потому что я их столкнул между собой.

– Как?

– Ты не поймешь.

– А может, пойму. Ну, скажи, пожалуйста!

Мне приходилось перекрикивать шум в цехе, а слова Ковача, хотя говорил он негромко и связок не напрягал, доносились до меня абсолютно отчетливо.

Заметив, что у меня уже почти срывается голос, он взял меня за плечо и повел из цеха в сторону заводской столовой.

Столовая года четыре не работала, и все носили обеды и завтраки с собой. Термосы и свертки с бутербродами в начале каждой смены выстраивались в ряд в раздевалке. Однако теперь столовую собирались открыть заново, и в ней уже заканчивался ремонт. Уже завезли новые пласти­ковые столики, стойки самообслуживания с холодильными отделениями и новые электроплиты, огромные-преогром­ные - гордость начальства: их удалось по дешевке купить у пароходства. Дело в том, что пассажирский теплоход для речных круизов, на котором они стояли, переоборудовали под теплоход высшего класса, для самых «дорогих» пасса­ жиров, и прежние плиты заменили на суперсовременные. А старые были еще в отличном состоянии, вот они-то и достались комбинату за копейки, по старой дружбе между предприятиями. Да и наш комбинат,

надо сказать, не раз выручал пароходство!

Мы с Ковачем остановились в застекленном переходе, ведущем в столовую. Там было намного тише, и я повторил свой вопрос:

– Как ты их столкнул?

– Пожар помнишь?
– спросил Ковач.

– Смеешься? Как я мог его забыть?

– Я специально тот дом выбрал ...

Мое бледное отражение в оконном стекле с наморщенным лбом было безумно смешным.

– Погоди, давай по порядку, - сказал я, соображая.
– Когда дядя Коля Мезецкий стал объяснять тебе, что какое-то жилье тебе необходимо, чтобы ты не слишком выделялся, ты сам ему сказал, что хочешь поселиться именно в том выселенном доме, и нигде больше?

– Да.

– И он, разумеется, сначала удивился?

– Да.

– А потом ты объяснил ему, зачем тебе это нужно, он все понял и устроил так, чтобы и директор разрешил поселить тебя там, и ремонт чтобы сделали?

– Да, - в третий раз повторил Ковач.

– А этот дом был нужен тебе, потому ... потому что в нем водились привидения, так? И эти привидения могли быть для тебя опасны, и особенно опасны они стали бы на Масленицу? И ты хотел жить вместе с ними, чтобы заранее их обезвре­дить? Так?

– Все так, - сказал Ковач.
– Странно, до чего хорошо ты все понимаешь.

– Чего же тут странного?
– удивился я.
– Ты мне вот что скажи. Получается, когда дом сгорел, привидения лишились своей силы? Ну да, я же видел, как они бесились!

– Не только это.

– А что еще? Погоди, дай самому догадаться ... Ты сказал, что столкнул их ... Значит, теперь призраки обозлились на тех, кто сжег их место ...

– Землю выжег насквозь, - уточнил Ковач.

– Понятно, насквозь выжег! И теперь они на этих бандитов злы даже больше, чем на тебя, и будут им вредить! И те даже на Масленицу, когда призраки имеют самую большую силу, не смогут их призвать в союзники! А значит, и с тобой ничего не смогут сделать, так? А меня призраки дергали и пытались спугнуть из укрытия, чтобы поджигатели, увидев меня, переключились и, может, не успели бы поджечь дом! Так?

– Приблизительно так. Сам-то дом не важен, он возник намного позже. Дом был нужен как горючий материал.

– Чтобы их землю прокалить?

– Да. Теперь они из этой земли изгнаны.

– Выходит, ты заранее знал, что так будет?

– В точности не знал. Но знал, что мне нужно поселиться

именно в этом доме. Чтобы доделать когда-то недоделанное.
– Недоделанное в сорок шестом году и ... и раньше?

– Да.

– А почему эти призраки на тебя такие злые?

– А как же иначе? Можно сказать, я их когда-то в призраков и превратил.

– Так ты и был кучером этого ... как его ... фон Краутца?

– Не кучером. Меня записали его кучером, чтобы не возникало лишних вопросов.

– А ты тогда был такой же, как сейчас?

– Приблизительно.

– И никто не знал?

– Мастера знали. Но литейных дел мастера всегда умели хранить мою тайну.

– И ты, значит, одолел весь пугачевский отряд и отдал его солдатам, которые всех перевешали?

– Да. Я отвечал за завод и за мастеров, которые на нем работали. Разорения и гибели я допустить не мог.
– Он помолчал, потом добавил: - Это были первые годы тигельной стали, ее только учились варить по-настоящему. Я помогал делать первые тигели, и каждый хороший тигель был на вес золота. Нельзя было, чтобы обозленный отряд взял и уничтожил все под корень.