Властелин Севера
Шрифт:
Затем невесту поспешили увести, а все мужчины в церкви начали поздравлять Этельреда. Ему исполнилось двадцать лет. Он был на одиннадцать лет старше Этельфлэд. Этот низкорослый, рыжеволосый, надменный юноша не сомневался в собственной значимости. Ну как же: он был сыном своего отца, а тот считался главным олдерменом Южной Мерсии — области, меньше всего населенной датчанами. И поскольку однажды Этельред станет предводителем свободных мерсийских саксов, он сможет привести большую часть Мерсии под правление Уэссекса. Именно поэтому ему
Этельред пошел по нефу, приветствуя присутствующих, а потом увидел меня — и страшно удивился.
— А я слышал, что тебя взяли в плен на Севере, — сказал он.
— Так оно и было.
— Однако ты здесь! А знаешь, Утред, ты именно тот человек, который мне нужен.
Он улыбнулся, убежденный, что я испытываю к нему глубокую симпатию, даже и не подозревая, насколько ошибается. Самоуверенный Этельред считал, что все в целом мире восхищаются им, а потому только и мечтают стать его друзьями.
— Король оказал мне честь, назначив командиром своей личной стражи, — сказал он.
— Да ну? — удивился я.
— По крайней мере, до тех пор, пока я не унаследую обязанности своего отца.
— Полагаю, твой отец хорошо себя чувствует? — сухо спросил я.
— Он болен, — с довольным видом ответил Этельред. — Поэтому кто знает, как долго я буду командовать стражей Альфреда! Но ты мне очень пригодишься, если станешь служить в этой страже.
— Я бы предпочел разгребать дерьмо, — откровенно сказал я и протянул руку к Бриде, поинтересовавшись: — Помнишь Бриду? Ты пытался изнасиловать ее лет десять тому назад.
Этельред густо покраснел, ничего не ответил и поспешил прочь. Брида засмеялась ему вслед, потом чуть заметно поклонилась, потому что Эльсвит, жена Альфреда, как раз проходила мимо.
Эльсвит сделала вид, что не заметила нас: она никогда не любила ни меня, ни Бриду. Зато Энфлэд, ближайшая компаньонка Эльсвит, нам улыбнулась, и я поцеловал ей руку.
— Эта женщина была шлюхой в таверне, — сказал я, — а теперь управляет домашним хозяйством короля.
— Ей повезло, — ответила Брида.
— А Альфред знает, что она была шлюхой? — осведомился Рагнар.
— Притворяется, что не знает, — сказал я.
Альфред шел последним. Он выглядел больным, но в этом не было ничего необычного. Король слегка наклонил голову, проходя мимо меня, но ничего не сказал, зато Беокка засеменил ко мне. Мы беседовали у дверей, пережидая, когда схлынет толпа.
— Ты должен повидаться с королем сегодня же после полуденных молитв, — сказал мне Беокка. — И ты тоже, господин Рагнар. Я вас позову.
— Мы будем в «Двух журавлях», — ответил я.
— Интересно, почему вам так полюбилась эта таверна?
— Ясно почему: ведь это не только таверна, но и бордель. И если ты туда пойдешь, святой отец, позаботься о том, чтобы сделать зарубку на балке, дабы показать, что ты завалил одну из тамошних красоток. От души рекомендую тебе Этель. У нее
— Боже всемилостивый, Утред! — пришел в ужас Беокка. — Как ты можешь говорить такие вещи? Если я когда-нибудь женюсь, а я молюсь, чтобы Христос даровал мне такое счастье, я отправлюсь к своей невесте незапятнанным.
— Дай Бог, чтобы именно так все и случилось, святой отец, — ответил я, на сей раз вполне серьезно.
Бедный Беокка. Он был удивительно некрасив — и все-таки мечтал о семейном счастье. Покамест он не нашел себе супруги, и я сомневался, что когда-нибудь найдет. Наверняка немало женщин не отказались бы выйти за него замуж, несмотря на его косоглазие и прочие уродства — ведь этого священника высоко ценил сам Альфред, — но Беокка ждал, когда его, подобно молнии, поразит любовь. Он с благоговением взирал на красивых женщин, предавался безнадежным мечтам и читал молитвы.
«Может быть, — подумал я, — однажды Небеса и впрямь вознаградят его восхитительной невестой».
Хотя, по правде говоря, ничего из того, что я слышал о христианских Небесах, не говорило, что в их распоряжении имеются такие радости.
Беокка вытащил нас в тот день из «Двух журавлей». Я заметил, что он тайком взглянул на потолочные балки и, казалось, был потрясен количеством зарубок на них. Но он ничего об этом не сказал, а просто повел нас во дворец, где мы отдали привратнику свои мечи. Рагнару велели подождать во дворе, а меня Беокка провел прямо в рабочий кабинет Альфреда.
Эта маленькая комнатушка представляла собой часть римского здания, являвшегося сердцем винтанкестерского дворца. Я и раньше бывал здесь, поэтому меня не удивили ни скудная меблировка, ни кучи пергамента, свалившиеся с широкого подоконника. Каменные стены были выбелены, что делало комнату светлой, хотя Альфред почему-то держал в углу дюжину зажженных свечей. На каждой свече виднелись глубокие линии, на расстоянии примерно большого пальца друг от друга. Свечи явно служили не для освещения, потому что лучи осеннего солнца просачивались сквозь большое окно. Мне не хотелось спрашивать, для какой цели они тут нужны — может, Альфред сам расскажет об этом. Я просто предположил, что каждая свеча поставлена в честь одного святого, которому он молился за последние несколько дней, а каждая линия означает грех, который следует сжечь. Альфред очень хорошо запоминал все грехи… Особенно мои.
Король был одет в коричневый балахон, делавший его похожим на монаха. Его руки, как и руки Беокки, были перепачканы чернилами. Он выглядел бледным и больным. Я слышал, что его снова жестоко донимают боли в животе, и время от времени он вздрагивал, словно кто-то колол его в брюхо. Однако Альфред приветствовал меня достаточно тепло:
— Господин Утред. Полагаю, ты в добром здравии?
— Так и есть, мой господин, — ответил я, стоя на коленях. — Надеюсь, и ты тоже?