Властелины моря
Шрифт:
Передовым афинским триерам удалось уйти от удара и прорваться к барьеру. Экипажи отчаянно пытались перерезать канаты, удерживающие корабли противника на месте. Но не успели – сзади всей тяжестью навалились основные силы сиракузцев. Выбора не оставалось – пришлось принять бой. Засыпав афинян градом стрел и копий, противник оттеснил их от барьера. Потеряв тридцать триер, остатки афинской эскадры оторвались-таки от сиракузцев и направились к берегу. Поражение оказалось таким тяжелым, что афиняне даже не выслали вперед гонца с просьбой о дозволении подобрать мертвых и умирающих.
И лишь двое стратегов не расставались с мыслью о победе на море. Исходя из того, что даже изрядно потрепанная афинская эскадра численно
Но тут, в этот критический момент, вдруг возник проблеск надежды. Из города доносились звуки шумного веселья. Это сиракузцы, почти все до единого, праздновали одержанную победу. Ну а если воины противника перепились или думают о чем-то другом, выходит, уйти можно незаметно. Увы, как минимум один сиракузец оставался трезвым. Это был Гермократ, неукротимый патриот, с самого начала возглавивший сопротивление афинянам. Отлично понимая, что ночью они могут ускользнуть, он пытался, без всякого, впрочем, успеха положить конец попойке и танцам. Человек осторожный и изобретательный, Гермократ выработал план, который не позволит афинянам уйти. Некогда Фемистокл ложным сообщением заманил персидский флот в пролив Саламин. Почему бы теперь не попробовать таким же образом ввести в заблуждение самих афинян?
Гермократ вытащил из беснующейся толпы несколько всадников и, велев им прикинуться тайными сторонниками Никия, отправил ему сообщение. Добравшись до часовых, охраняющих афинский лагерь, на расстояние слышимости, они подали сигнал и сообщили следующее. Торжества по случаю победы в Сиракузах – это всего лишь приманка. Главные же силы тайно покинули город и поджидают афинян в засаде у дороги. Как только те оставят лагерь, их ждет побоище. Передав это сообщение, всадники повернулись и исчезли в ночи.
Слишком измученные, чтобы рассуждать здраво, Демосфен и Никий совершили роковую ошибку – вновь отложили отступление и, таким образом, сделались жертвой собственной доверчивости. Когда два дня спустя афиняне наконец покинули лагерь, сиракузцы успели прийти в себя и на самом деле должным образом подготовиться к встрече с противником. У каждого перевала, у каждого брода афинян ожидал удар. У них почти не осталось воды и продовольствия, а у тысяч гребцов не было никакого оружия. Сиракузцы – пешие либо конные – гнали их, как стая волков гонит овечью отару. Много афинян было убито, прежде чем наконец стратеги, спасая жизнь уцелевших, капитулировали.
Кое-кому из афинян удалось оторваться от погони, и они стали разбойничать на дорогах. Большинство же вернулось в город в качестве военнопленных. В Сиракузах была демократия, и судьбу их решало народное собрание. Вопреки возражениям Гермократа, Гилиппа и других деятелей мстительные сиракузцы потребовали крови двух афинских стратегов. Никий и Демосфен были казнены, тела их выбросили за городские ворота. Семь тысяч пленников погнали на работы в знаменитые городские карьеры, на добычу известняка. Находились эти карьеры на склоне холма, рядом с сиракузским театром, который пятьдесят лет назад открыл представлением «Персов» сам Эсхил. Печальная ирония судьбы – место, где некогда звучали гимны афинской свободе и победам афинского флота, соседствовало теперь с тюрьмой, где томились поверженные моряки того же самого флота.
Рацион пленных состоял из тарелки еды и полпинты воды. С каждым месяцем число узников убывало в результате голода и болезней. Незахороненные, валяющиеся повсюду трупы были источником разнообразных инфекций. С наступлением зимы некоторых пленников сиракузцы от работ освободили. Это были те, кто знал наизусть
Бежать не удалось никому, и некому было сообщить соотечественникам о том, что произошло. В Афинах узнали о беде, только когда в одну пирейскую парикмахерскую зашел иноземец. Едва устроившись в кресле и затеяв, как водится, разговор, путник высказался о сицилийской катастрофе так, словно все должны были о ней знать. Остолбеневший было от ужаса парикмахер оставил посетителя, выскочил на улицу, бегом бросился в Афины и тут же, на агоре, пересказал архонтам то, что только что услышал.
Должностные лица города яростно отрицали саму возможность таких событий, но достоверность их подтверждалась все большим количеством свидетелей. Невероятно! Невообразимо! Великолепный флот, которому в Пирее были устроены такие торжественные проводы, этот самый флот вместе с подкреплениями погиб, погиб весь, вплоть до последнего суденышка. Афиняне, одновременно разгневанные и опечаленные, искали козлов отпущения. Поначалу они склонялись к тому, чтобы обвинить во всем Алкивиада, или Никия, или оракулов, напророчивших победу. Но в конечном счете винить они могли только самих себя. Те, кого собрание отправило покорять Сиракузы, жизнью своей заплатили за глупость и тщеславие Афин.
Часть 4 Катастрофа
Чего хотелось, так это чтобы вы каждый день взирали на величие Афин, каковы они есть, и влюбились в них. И, осознав это величие, задумайтесь о том, что возможным оно стало благодаря людям, одержимым духом приключений, людям, понимающим, в чем состоит их долг, людям, которым стыдно опуститься ниже определенной планки. И если они в чем-то потерпели поражение, то за ними всегда остается право сказать, что городу не следует винить их в недостатке мужества, что они заплатили ему тем, чем только могли. Они отдали свои жизни.
Перикл. Из послания афинянам.
Глава 14 Возвращение изгоя (412—407 годы до н. э.)
Вернись же к нам, вернись скорей, желанный!
В путь торопи свой струг многовесельный,
Без отдыха его гони,
Пока до нас не доплывет он…
Софокл. «Трахинянки», пер. Ф.Зелинского
После катастрофы при Сиракузах большинство греков ожидало бунтов в городах-союзниках и не исключало, что рано или поздно падут и сами Афины. Сердца спартанцев зимой согревало приятное предвкушение начала новой кампании. Но все пошло не так, как они ожидали. С таким трудом добытая афинская демократия не желала принимать исхода, который всем остальным казался неизбежным. И по удивительному повороту судьбы ключевую роль в возрождении Афин предстояло сыграть неверному и злому гению сицилийской экспедиции Алкивиаду.
Два года он прожил в Спарте, лелея мечту о мести афинянам. Алкивиад хорошо знал свой родной город и использовал это знание куда основательнее любого чужака. Ну а спартанцы были всего лишь инструментом в готовящемся акте мести. Хорошие советы высоко подняли его в глазах спартанцев, но истинное уважение принесло ему то, что он полностью усвоил местный образ жизни: скудная пища, каждодневные физические упражнения, четкий распорядок дня. Алкивиад настолько сжился с образом сурового и непритязательного спартанского воина, что современники называли его хамелеоном. Алкивиад терпеливо выжидал часа, когда он повергнет политических противников и с триумфом вернется в Афины. Это о таких, как он, написал Эсхил в одной из своих трагедий: «Изгнанники живут мечтой».