Властелины моря
Шрифт:
Энергичное строительство вдохнуло в Пирей новую жизнь. Финансовая политика Ликурга привела к возникновению новых рабочих мест: тысячи граждан стали администраторами, инспекторами, писцами, ремесленниками, моряками. Лучше стали жить и иностранцы, занимающиеся в Пирее торговлей и мануфактурой. Некоторые из них ежегодно щедро пополняли казну города, сделавшегося им родным. Другие украшали Пирей храмами своих богов.
Разрастающийся флот нуждался в новых помещениях, и Ликург, а затем его преемники в городском казначействе выделили специальную статью расходов на строительство дополнительных эллингов. Параллельно осуществлялся ремонт Длинной стены и других укреплений. Но самым впечатляющим свершением Ликурга было завершение длившегося семнадцать лет строительства гигантского
При этом никакими особенными архитектурными красотами, тем более изысками он не отличался: в стенах из мягкого желтоватого пирейского песчаника были вырезаны всего-навсего мраморные рамы для окон и дверей, а по углам к стенам, придавая всему сооружению некую дополнительную тяжесть, прилегали тесаные плиты. По всему периметру арсенала тянулись ряды из тридцати четырех окошек-бойниц, расположенных прямо под карнизом невысокой крыши. Сама же она была покрыта десятками тысяч коринфских плиток.
Входя через двойные с бронзовыми косяками двери с залитой яркими лучами солнца и шумной агоры Гипподама, сразу попадаешь в огромное пустынное пространство, прохладное и весьма тускло освещенное. На тридцатифутовой высоте над головой едва угадываются, растворяясь в полумраке, деревянные балки. Слева и справа – ниши, они похожи на полати в сарае, обнесены деревянными перилами и забиты разнообразным оборудованием. Внутри также есть деревянные полки, лари и шкафы, где хранятся паруса и такелаж для 134 кораблей. Несмотря на свои гигантские размеры, арсенал вмещал оборудование лишь для половины судов, составляющих афинский флот. Двери в шкафах держатся открытыми для быстрейшей просушки материалов. Есть в нишах и место для хранения всяческой оснастки – тут якоря, цепи, тонкие, овальной формы пластины из мрамора с цветными прожилками – это своеобразные корабельные глазницы. Весь день, не считая полуденного часа, когда солнце стоит в зените, через бойницы проникают лучи света, и вместе со сквозняками они предохраняют содержимое склада от плесени и гнили.
И наконец, из конца в конец навеса тянется самая протяженная в Греции дорожка – двадцать футов в ширину и четыреста в длину. По этому проходу афиняне могли прогуливаться как по променаду, болтая о том о сем, глазея по сторонам и дивясь многообразию флотского оборудования. Их гордость арсеналом, как и само сооружение, – родовой знак общества, ценящего свое прошлое, но устремленного мыслями в будущее.
Среди других строительных проектов Ликурга следует отметить новый гимнасий в Ликее. Через год после воцарения Александра в Афинах появился философ Аристотель, сделавший Ликей своим рабочим местом. Его школа науки, политики и этики сделалась поистине жемчужиной в короне различных афинских начинаний. Аристотель происходил из северной Греции, где его отец был врачом при дворе Филиппа Македонского. Впервые он очутился в Афинах в семнадцатилетнем возрасте и оказался под крылом Платона, как раз тогда, когда в Академию частенько захаживали Хабрий и Тимофей. Правда, во многом учитель и ученик сильно расходились. Платон называл Аристотеля «Жеребенком», ему не нравился скепсис молодого человека, его манера говорить без умолку, а также вызывающая, как он считал, прическа. Через какое-то время Аристотель покинул Афины и перебрался на остров Лесбос, где несколько лет посвятил изучению морской фауны, закладывая тем самым фундамент своих новаторских работ по описанию и классификации органической жизни. Со временем он был оторван от своих осьминогов и рачков и призван на
Когда же венценосный подопечный вырос и вылетел из гнезда, Аристотель, свободный от своих прежних обязанностей, вернулся в Афины. Утром и вечером, окруженный юными учениками, он расхаживал по аллеям и колоннадам Ликея. Время от времени ему доставляли заморскую зоологическую экзотику – дары Александра своему старому учителю. В отличие от платоновской Академии Ликей отдавал предпочтение практическому и прикладному знанию. Вот так и получилось, что в последние годы существования афинского флота корабли и все, что с ними связано, стали (наряду со множеством иных явлений подлунного мира) предметом, как никогда прежде, пристального изучения.
Один из последователей Аристотеля составил книгу под названием «Проблемы». И выяснилось, что едва ли не самая загадочная проблема – это море.
«Почему кажется, что, находясь на якоре в бухте, корабли несут более тяжелый груз, чем в открытом море?»
«Почему если бросить что-нибудь (например, якорь) в волнующееся море, оно успокаивается?»
«Почему, если суда, плывущие по морю в хорошую погоду, вдруг засасывает вглубь, они исчезают, не оставляя на поверхности ни малейшего следа своего существования?»
В глазах Аристотеля наиболее выразительным примером того, как энергия превозмогает инерцию, а живое приводит в движение неодушевленное, всегда оставался образ корабельной команды, ведущей судно через моря. Один из его последователей ставит в своей книге «Механика» несколько вопросов, напрямую связанных с мореходством:
«Почему наибольшая нагрузка выпадает на гребцов, находящихся в средней части судна? Потому ли, что весло становится неким подобием рычага? Если так, то в точку опоры превращается уключина (ибо она пребывает в неподвижном положении); а в массу, сопротивление которой преодолевает весло, – морская поверхность; а в силу, приводящую в движение рычаг, – гребец». Эти наблюдения особенно относятся к квадриремам и квинкеремам, где на веслах сидят по двое и гребец, находящийся дальше от борта, на самом деле в большей степени использует силу рычага.
«Отчего руль, столь маленький и находящийся на самой корме, обладает такой мощью, что даже самые тяжеловесные суда повинуются малейшему, не требующему от рулевого никаких особенных усилий, движению весла? Не потому ли, что руль – это тоже рычаг, которым орудует рулевой?»
И еще:
«Почему чем выше поднята рея, тем быстрее идет корабль, при том, что тип паруса и сила ветра остаются одними и теми же? Не потому ли, что и мачта – это тоже рычаг, гнездо, в котором она укреплена, – точка опоры, масса, которую она приводит в движение, – сам корабль, а движущая сила – ветер, надувающий парус?»
Любимым учеником Аристотеля был Теофраст, верный его спутник еще с тех самых пор, когда он усердно занимался морскими штудиями на Лесбосе. В своей монументальной «Истории растений» Теофраст воспроизводит рассказы корабелов, связанные с древесиной, традиционно используемой при кораблестроении, и приводит образцы, наиболее подходящие для той или иной части триеры. В его разысканиях отражается даже народная мудрость лесничих, которым ведомо, в какое время года какое именно и на какой стороне склона – северной, тенистой, или южной, открытой солнцу, – надо валить дерево. В своем трактате Теофраст повествует об одном чуде. Кто-то воткнул лопасть весла из оливкового дерева в горшок с влажной землей. Через несколько дней оно внезапно ожило и на нем появились зеленые листья.
Еще один последователь Аристотеля, ученик, чье имя история не сохранила, писал в своей книге «Метеорология» о погодных и атмосферных явлениях. Автор отмечает, что радуга возникает, когда в брызги воды, поднятые ударом весла, вонзается луч солнца.
«Радуга, которую мы видим в момент, когда весла застывают над поверхностью, переливается так же, как и радуга на небе, только цвета ее – скорее багровые, нежели красные – более напоминают блики лампы».
С точки зрения научных изысканий можно утверждать, что афинский флот стимулировал их более, чем что-либо иное.