Влажные Области
Шрифт:
Экстренная операция. Вот же черт, ничего хорошего это не обещает. Но
звучит важно и волнующе. Как будто бы я важна. Подходящий момент, чтобы
заманить сюда моих родителей.
Я записываю Робину номера моих родителей и прошу его позвонить им во
время операции и сказать, чтобы они приехали сюда.
В палату заходит анестезиолог и хочет везти меня в операционную. Я
чувствую свои бедра и ощущаю на них прикосновения рук. Стоп. Я еще всё
чувствую. Они
сотовый. 15 минут. Прошло всего 5 минут.
Они же несерьезно. Они что не подождут, когда начнется действие
наркоза? Они торопятся еще больше, чем я думала. Это вызывает беспокойство.
Робин вывозит меня в коридор. Они не разрешили мне взять сотовый. Из-за
аппаратов. Мы туда летим, или как? Мне все равно.
Насколько я помню, во всех коридорах и приемных висят часы. Такие
огромные черно-белые часы как на вокзалах. Почему вокзальные часы висят в
больницах? Они хотят нам этим что-то сказать? Я не подпущу их к своей заднице с
их инструментами, пока не пройдет четверть часа. И неважно, что я истекаю
кровью. Очень боевой настрой, но это глупо. Ты же не хочешь умереть.
Правда, это было бы идеальной причиной для моих родителей снова
сойтись. Горе сближает. Их партнер на тот момент времени не смог бы их
утешить, так как они знают, что падчерица всегда останется падчерицей. Но когда
падчерица умирает, новый партнер разоблачен. Тогда становится ясным, кто
выиграл эту борьбу за власть, а кто проиграл. Очень хороший план, Хелен, но, к
сожалению, тогда ты не сможешь увидеть, как они снова будут вместе. После
смерти ты не будешь наблюдать с небес за тем, что происходит.
Ты же уверена, что жизни на небесах не существует. Что мы всего лишь
высокоразвитые животные, которые после смерти просто гниют в земле и их
пожирают черви. В таком случае возможности смотреть на любимых родителей
после смерти с небес нет. Тебя просто съедают. Мнимая душа, память, все
воспоминания и любовь вместе с мозгом просто напросто перерабатываются в
говно червей. И глаза тоже. И влагалище. Для червей нет никакой разницы.
Синапсы они съедают точно так же, как клиторы. В принципе им не видно, что
или кого они едят. Главное, вкусно!
Вернемся ко времени. Я проезжаю мимо множества часов, а времени
прошло всего ничего. Робин очень спешит. На этот раз он очень часто задевает
стены. Я чувствую, что лужа крови, в которой я лежу, становится вся глубже.
Впадина в матраце, которая образовалась моей задницей, уже давно
насквозь промокла. То, что я все еще это чувствую, очень плохой
я поняла анестезиолога, между ног я ничего не должна чувствовать, перед тем
как начнется операция. Но если я еще так хорошо чувствую свои ноги, то и
задницу тоже.
Мы прибыли в предоперационную. Здесь тоже висят вокзальные часы. Так
и знала. У меня теперь память на часы. 18 минут. Я смотрю на минутную стрелку.
Робин объясняет мне, что операция начнется, как только уберутся в
операционной. Не отводя взгляд от минутной стрелки, я говорю ему: «Да я и не
обращаю особо внимания на порядок. По мне, так им вообще не надо там
убираться. Я с удовольствием посмотрю, что там произошло до этого».
Робин и анестезиолог смеются. Типично для Хелен. Даже в самых плохих
ситуациях она умудряется шутить. Просто чтобы никто не заметил, что я боюсь их
и их рук в моей заднице. Я, конечно, очень горжусь тем, как может растягиваться
кольцо моих тугих мышц во время секса, но несколько рук взрослых мужчин там –
даже для меня это много. Мне очень жаль. Но ничего хорошего я в этом не вижу.
К сожалению, теперь я уже знаю, что такое растянутый сфинктер. А на этот
раз они будут делать то же самое при местном наркозе.
Вот уроды. Я боюсь. Я хватаю Робина за руку. Она была как раз поблизости
и очень крепко держу ее. Кажется, он привык к такому. Его это нисколько не
удивляет.
Вероятно, все бабушки перед операцией делают так же. Большинство
людей очень нервничают перед операциями. Как и перед путешествиями. Это
тоже своего рода путешествие. Никогда не знаешь, вернешься ли ты.
Болезненное путешествие. Я так сильно сжимаю руку Робина, что на руке у
него остаются белые пятна, и своими длинными ногтями я впиваюсь ему в кожу,
чтобы хоть как-то отличаться от бабушек. Большая электрическая дверь в
операционную открывается, и медсестра с марлевой повязкой на лице говорит
невнятно: «Можно начинать».
Овца. В полной панике я смотрю на часы. Нет. Еще рано. Я еще всё
чувствую. Пожалуйста, не начинайте пока. Думаю я. Но ничего не говорю. Сама
виновата, Хелен. Ты хотела истекать кровью, и ты получила это. Меня тошнит. Но
я не говорю об этом. Если меня вырвет, они все увидят. Теперь уже все равно.
«Я боюсь, Робин».
«Я тоже, за тебя».
Все ясно. Он меня любит. Так и знала. Иногда это происходит так быстро. Я
обхватываю его руку второй рукой и крепко держу ее. Я пристально смотрю ему в
глаза и пытаюсь улыбнуться. Потом я отпускаю его руку.