Влечение
Шрифт:
— Что с рукой? Повредил в той аварии?
— Да. Мне раздробило локоть.
— Ну и зачем же ты пришел?
— Понимаешь, меня обвиняют в том, что я вел машину, будучи под градусом, и это привело к смерти пассажира. Хорошо еще, что я отказался от зелья — тогда бы точно загремел на пять лет.
В ее глазах мелькнуло сочувствие.
— Чего ты от меня хочешь?
— Хотелось бы узнать, что ты сказала в полиции.
Она опустила голову и отвернулась. Роб едва удержался, чтобы не встряхнуть ее за плечи.
— Слушай. Ты знаешь, как
Она избегала смотреть в его сторону.
— Зое все запомнилось по-другому, не так, как тебе.
— Не я же на тебя набросился, — настаивал Роб. При этом он чувствовал себя так, словно предает Дэнни.
— Знаю.
Роб выпил обжигающий кофе. Все-таки он правильно сделал, что пришел. Хоть какой-то человеческий контакт. Все две недели, прошедшие после несчастного случая, жизнь катилась под уклон. Он не мог работать, потому что разобранный фургон все еще находился на экспертизе. Да и покорежен так, что вряд ли подлежит ремонту. Инструменты ему тоже не вернули, хотя, если верить коронеру, их можно затребовать. Опять же — рука. Но главное — он никак не мог заставить себя вернуться к будничной жизни: пригонять детали, возиться со скобами и шлифовать дерево до тех пор, пока оно не станет идеально гладким. Трудно что-то создавать после того, как столько разрушил!
Он позвонил женщине, чья кухня была наполовину сделана, и в резких тонах сообщил, что больше не придет. Естественно, она возмутилась. Он более двух недель ничего не зарабатывал, а накопил, работая независимым столяром, не слишком много.
Он стал избегать людей. В первые дни после аварии встретился с парой приятелей, но, как бы они ни возражали, ему все время казалось, что после смерти Дэнни они ведут себя как-то неестественно. Он пристрастился к долгим пешим прогулкам в поисках баров, где не бывал раньше; слушал бесконечный треп по телевизору. Или шел в гимнастический зал и изнурял себя упражнениями для ног. Он избегал разговоров с другими тяжелоатлетами и старался не смотреться в зеркало. А в последние дни вообще почти не выходил из дома, разве что за продуктами, и ограничивался обменом репликами с продавцами.
И вот — похороны Дэнни. Миссис Эрроусмит мельком взглянула на него и отвернулась.
Выражение лица Кэт изменилось. Робу почудилось, будто она внимательно слушает и понимает его — хотя бы отчасти.
— Досталось тебе! Но ведь это был несчастный случай.
Кому «досталось», так это Дэнни…
Вечно одно и то же. В прошлом у Роба уже была одна смерть, и он знал, как это страшно и бесповоротно. Только что человек радуется жизни — и вдруг нет его. И никогда не будет.
Вот о чем он думал, глядя на мать Дэнни.
— Ты не такой псих, как этот…
— Дэнни. Его звали Дэнни.
— Знаю.
— Тогда так и скажи.
— Дэнни.
Пора уходить, а то он вывернется перед ней наизнанку.
— Ну я пошел.
Уже у двери он услышал:
— Заходи еще. Если захочешь выговориться.
—
Джеймс вышел из гостиной, неся на руках завернутого в одеяло Сока. Джесс поцеловала малыша и с наслаждением вдохнула запах детского тельца. И посторонилась, чтобы дать Джеймсу пройти к машине.
— С тобой все будет в порядке? — в который раз спросила Лиззи.
— Да, конечно.
— Обещаешь?
— He волнуйся. Co мной же Бетт с Йеном.
Сестры поцеловались. Джесс принудила себя улыбнуться.
— Да не волнуйся ты.
Она привыкла сама опекать Лиззи, а не наоборот.
— Как же не волноваться? Ты позвонишь, если что? В любое время дня и ночи — сразу примчусь.
— Знаю. Спасибо.
После ухода Лиззи она медленно поднялась на второй этаж. Бетт уже легла — свернулась калачиком, как когда-то в детстве, положив под щеку ладошку. Джесс села на краешек кровати.
— Просто в голове не укладывается, — прошептала Бетт.
— Понимаю.
— Дэнни и смерть — это что-то несовместимое.
— Да. Он умел радоваться жизни.
Бетт спрятала лицо и вдруг спросила:
— Наверное, ты предпочла бы, чтобы это случилось со мной?
— Как можно так говорить? Нет, конечно. Ты — моя дорогая девочка. Нужно жить дальше. Но как?..
— Прости, — пробормотала Бетт. — Ты всегда любила его больше, чем меня.
— Ну что ты, — солгала Джесс. Бетт была слабее, ранимее. Джесс заботилась о ней, но предметом ее материнской гордости был Дэнни.
— Я люблю тебя, мам. И папу. Жалко, что вы разошлись.
— Понимаю, родная.
— Я хочу сказать, сейчас о тебе было бы кому позаботиться.
— Ты, я, Лиззи — вон нас сколько! Будем по очереди заботиться друг о друге.
Бетт кивнула.
— Теперь сможешь заснуть?
Бетт откинулась на подушку. Джесс укрыла ее поплотнее и убрала волосы со щеки и уха. Поцеловала. Погасила свет.
— Спи спокойно.
В гостиной Йен убирал фотографии в коробки и конверты. Они не привыкли к альбомам.
— Как она, нормально?
— Да, кажется.
В доме воцарилась тишина. Джесс села и откинулась на спинку кресла. Йен сложил веером последние фотографии и вдруг бросил на стол изображением вниз, как игрок в покер, получивший слабую сдачу. То были свадебные фотографии: Джесс в белом платье и широкополой шляпе и Йен в темном приталенном костюме и рубашке с большим воротником.
— Ты во мне здорово разочаровалась?
Джесс мотнула головой. Она понимала: Йен жаждет получить отпущение грехов за то, что оставил ее ради Мишель. Пора наконец признаться: виноват был не Йен и не кто-то другой — только она сама. Она разлюбила мужа еще до рождения Дэнни.
— Мне немного не хватает нашей совместной жизни — некоторых привычных мелочей. Между нами не было страстной любви. Да и многие ли могут этим похвастаться? Мне жаль, что у нас не получилось, но я не осуждаю тебя за то, что ты нашел другую.