Вложения Второго Порядка
Шрифт:
Впрочем, и без того всё радовало: запах смолы, фитонциды хвои, дробь дятла-самоубийцы. И золото на голубом. И эти бакланящие - туда-сюда, сюда-туда дурные чайки. И плеск воды, неудержимой в своём вечном желании размыть своей энергичной и перенасыщенной синевой одряхлевшие берега. И нагловатый ветер, загоняющий сардины облаков в записные книжки лысеющих графоманов. И воля, что означает лишь одно - я никому и ничего не должен.
Ну так да здравствует фестиваль тотальной расслабухи!
Зотов спустился к реке, вышел на самый край высокого дебаркадера и, схватившись
Но с любопытством дипломированного технаря, осмотрел шикарный катер, застывший на высоком лафете в ожидании желающих испытать силу мотора в битве с могучим течением реки - проверить, кто круче: дурные силы ума или слепые силы природы? Восьмиметровый "Four - чего-то там - 258" или полноводная сибирская река?
При случае, может быть. Может быть..
Когда вернулся Зотов в дом, в холле ему встретился мужик похожий на него, только с родинкой на правой щеке. Да фиолетовый принт на его футболке был уж совсем какой-то абракадабристый:
ИАМИООМ
Зотов, не задумываясь, показал незнакомцу средний палец.
И в этот момент вдруг явственно ему почудилось, что где-то совсем рядом, чуть ли не над ухом, - усталый женский голос со вздохом тихо произнёс: "Как же я ненавижу эти зеркала... Они, лядины, множат сущности".
Он огляделся, - никого. Только где-то что-то скрипнуло. Наверху будто ребёнок пробежал. Зановесочки вот так вот сделали своими крыльями... И сквознячком протянуло.
Странно... Рано... Но...
"Да брось ты, - сегодня хоть и пятница, но - восемнадцатое", - заставил он себя успокоиться.
И развернулся к зеркалу спиной.
Потусторонний клон тут же состроил ему рожу.
Зотов этого уже, конечно, не увидел, и беззаботно направился в душ, где нагретая электротенами вода смыла с него дорожную грязь. И, заодно уж, - следы давнишних огорчений.
Не обошлось без быта. Постирушки, - ой-ля-ля! Но здесь о низком мельком: с хозяйственной предусмотрительностью трижды холостяка Советского Союза, простирнул - пардон!
– исподнее. Копайся, мол, теперь в моём белье любой, кто хочет. Моё бельё не грязно.
Аккуратно развесил сушиться "все флаги в гости будут к нам", и ох как пожалел, что надел в дорогу подвернувшиеся под руку Lee, а не любимые Levi's. Ведь, когда натягиваешь штаны на голые - э-э-э-э - нервы, желательно, чтобы гульфик был на безопасных пуговках, а не на пугающей своим гильотинным свистом молнии. Ну, да ладно.
И полегчало ему, Рыбе по горескопу, от воды. .
Нахально развалившись на жёлтом кожаном диване в комнате для дорогих (sic!) гостей, ещё влажный Зотов потянулся к телевизионному пульту.
Как-то пару лет назад его озарило, что в эфирно-эфемерном мире телевидения, где хорошие новости неликвидны, абсолютно не действуют законы диалектики - те, что со скрипом действуют в реальном мире. Который, впрочем, и существует, видимо, лишь для производства дурных breaking-news. Во всяком случае,
С тех пор, как Зотов это понял, он и не ждал откровений от ящика. Но к пульту потянулся.
По поводу этого общего места можно долго дискуссировать, но кто будет спорить, что один из философских законов в трёхцветном мире вакуумной трубки уж точно не фурычит: количество телевизионных каналов упорно не желает переходить в их качество. Хоть три тарелки подключи. Можно насиловать пульт до кровавых мозолей на большом пальце, но - ничего для души и для ума - ничего.
Сплошняком - по всем сорока восьми (ста сорока восьми! тысяча ста сорока восьми!) каналам - информационный мусор, отделённый тонкими прокладками рекламы от бесконечных сериалов.
Останкинское шило безустанно транслирует своё мыло. И эти ещё - через спутники.
Хотя телевизионных дел мастера утверждают, что эстетика их продукта коррелирует со спросом.
Им виднее.
Они на башне.
Правда, вот про зверюшек у них - это... да! И вот ещё этот японский канал, где по экрану все двадцать четыре часа плавают аквариумные рыбки...
Читатель, не обращай внимания. Обычный белый шум. Между делом. Всякий из нас любит (белым шоколадом не корми) отметиться по поводу нищеты духа родного телевидения.
Да что-то никто при этом телевизор свой постылый на помойку не выкидывает.
А? А-а-а! А потому что боимся.
Ох, как, на самом деле, все мы боимся остаться наедине со своими собственными мыслями. Пустыми мыслями. Мерзкими
И глядим, смотрим... всматриваемся в это омертвляющее мерцание - прямую трансляцию Конца Света. Не из-за того, что там что-то интересное, а потому что мы сами себе стали неинтересны...
А с широкого экрана телевизора уже дышал, разнежась и заголясь, жаркий июльский полдень - пора загара, канун покоса, самое время резать веники для банных экзекуций.
Фатаморганил горячую взвесь неподвижного воздуха безмятежный пахучий денёк, что поднялся в розовой пелене утренней зари вместе с журавлиным клёкотом в безупречное родное небо, и теперь со своего высокого - взявшего ноту си диез зенита глядит с любопытством, по-кошачьи жмурясь от ярких софитов, на то, как устало шагает куда-то по звенящему налитому лугу до смерти уставший Зотов добровольный невольник-печальник среднерусской широты души и конституционной долготы перед Родиной. Воин Бездонного Окопа. Стражник Корявых Пределов. Защитник Всего, Чему Не Бывать. Солдат Всех Проданных Армий.
Он именно шагал, а не шёл, ибо каждый шаг требовал от него усилий, и с каждым шагом - всё больших. Но всякий раз, тем не менее, он твёрдо ставил в траву кованные армейские ботинки, выбивая из её сочной зелени фонтаны брызг, состоящих из саранчи, кузнечиков, цикад и прочей попрыгучей дряни.. Что говорится, - шагал твёрдой поступью.
Но промок здорово, - пот бежал по всему организму. А по желобу на спине, за которым зачехлён меч позвоночника, так вообще журчал в три ручья. До самого хвоста.