Вляпались. Весёлые истории строителей коммунизма
Шрифт:
В застывшей тишине ночи совсем молодым выползал лимонный месяц, как украшение. В нарождающемся сизом тумане темнело море вершин леса с редеющими шапками желтеющей листвы. Вдоль реки в серебрившемся сумраке едва вырисовывалось русло Суры и длинные её луга. Блестящие звёзды в темноте неба смотрятся в дивные воды тихой реки. Всё заснуло в блаженстве. Только наша компания вела беседы у костра.
Все уже были нетрезвы, но беседа с русалкой бодрила и не звала в сон. Мужчинам было как-то спокойно, безмятежно и весело с этой высокой девушкой. Беседа ни к чему не обязывала, не обещала. Вся дневная суета забыта, теперь они расслабились душой и телом, наслаждаясь заслуженным отдыхом в стороне от городской суеты,
– Ты чего в воду-то полезла? – Егор Максимович опять задал ей тот же вопрос.
– Мешки там у селян с рожью. Для солода зерно разбухает, – пояснил Никита
– Да, – утверждает Лидия. – На селе по осени все так делают.
– Не воруют разве? – Виктор Александрович лениво сглатывает с шампура кусок баранины.
– Да вы что? Как можно? У нас все квас варят: бражный, имбирный, хлебный, кислощейный даже.
– У! – изумились мужчины. – Надо же!
– Говорят, и двери в дом не запирают на селе? – напоминает Никита.
– А чё их запирать?! Сколь помню – палочку в дверную ручку вставят и всё – значит, в доме никого нет.
– Не ворует никто? – опять Виктор Александрович интересуется.
– Да пошто это мы должны друг у дружки чего-то красть? У всех же всё есть! Коммунизм же строим.
– И на селе?
– Да мы уж почти в коммунизме живём! – сильно захмелев, убеждает всех Лида. – У каждого в доме телевизор, холодильник, мотоцикл, у кого-то и автомобиль: «жигули» или «москвичи». Ковры, стиральные машины. Работы всем – токо успевай. По сто пятьдесят, по двести рублей зарплата. Чего ещё надо? У меня почти 20 комсомольцев заочно учатся в техникумах, институтах. Разве не коммунизм у нас?
Тёплое солнце сентября успело нагреть и палатки, и воду, согнало сизый туман с лугов, а пьяненькие мужички всё дрыхли. Но вот один за другим стали выползать, охая и постанывая, как старички. Один за другим к реке шли, умывались, крякали.
– Никит, где ты там вчера коньячишко студил? Притащи-ка, – просит Виктор Александрович. – Хотя коньяк-то вот надо бы тёплым пить… Да, а где твоя русалка-то?
– Какая русалка?
– Ну ты что, забыл? Сам же её где-то выловил. Высокая, светлая такая.
Лиды нигде не было.
– Ночью, значит, ушла…
– Домой сбежала от тебя. Ладно, коньяк-то где?
Никита пошёл искать. Ходил долго. Едва отыскал авоську. Принёс, а Николай с Егором Максимычем ползают у палаток и кострища, чего-то ищут.
– Где банка с червями? Ты брал?
– Зачем мне? Ничего не видел. Она где была?
– Да в банке из-под икры…
Все стали искать. Ползали в палатках, вокруг кострищ, покрывало перетряхнули, на котором ночью едой и питьём наслаждались.
– Может, русалка твоя унесла? – иронизирует Николай.
– Аха, червяками торговать на ферме…
– Так, погодите, друзья. Вот осталась от вечера нераскрытая банка икры. Остальные пустые. А где ж тогда с червями? Мы разве не на рыбалку приехали? – стонет Николай. – Это ж чё выходит… Мы закусывали, помню: икрой, колбасой, шашлыками. Вон и мясо недоели, ухи маленько осталось, икры банка, хлеба много. Чай-то мы пили?
– С икрой и пили, с бутербродами. Это когда уж Лида уснула. Она в мешке уползала в палатку и очень на русалку была тогда похожа. Ты ещё, Николай, хохотал, – вспоминает сквозь похмельную боль Егор Максимович.
– Не помню… Чё мне эта русалка!? Мне червей банку надо!
– Ну вон банку красной икры бери, раз черви уползли.
– Как они уползут, если банка завинчивается? Видать, по-пьяни мы вместо икры…
Через неделю замначальника АХО обкома партии Иван Степанович обходил кабинеты, списки составлял – кто что из дефицита на выходные брать будет. Из промотдела
– Слушай, Сергей Григорьевич, – остановил его Иван Степанович, – чего-то у тя с парнями не тово. Сорок лет работаю, а такого не бывало: Егоров и Шептунов от красной икры и коньяку отказались. А Шептунов-то ещё с рукой перевязанной. Спрашиваю: «Где поранился?», а он грит: «Ерунда, мол, поцелуй русалки». Чумной, однако. Это про него ты баел, что он Карла Маркса всего перечитал?
– Наверно, и Энгельса в придачу…
Стрессы для прессы
В восьмидесятые годы прошлого века работал я кинооператором студии «Казтелефильм» по Тургайской области, что в Казахстане.
Как-то ближе к вечеру приезжаю в один совхоз, где запланировано снять телерепортаж о работе передовых доярок. Познакомились с парторгом (была тогда в каждом хозяйстве, предприятии, любой организации такая должность – партийного организатора). Булат Хасенович на пару годков старше меня, совпартшколу только что закончил, и эта должность была для него трамплином в высшие парторганы власти. Он сразу предложил поехать на молочно-товарную ферму, где вот-вот дойка коров должна начаться.
Приезжаем. Доярки, молодые и не очень, собираются в красном уголке фермы.
– Мы вчера с директором здесь Красное переходящее знамя вручали третьей ферме за победу в соцсоревновании в январе, – горделиво поясняет парторг, показывая на награду.
– Давайте повторим эту сцену сейчас, – предлагаю Булату Хасеновичу. – Снимем для репортажа. А потом дойку коров, затем в молочном цехе по переработке…
– Жаксы [1] , – соглашается он.
Выстраиваем доярок в группу. Осветитель Виктор устанавливает пару галогенок, я готовлю кинокамеру. И вот здесь нужно сделать небольшое пояснение. Чтобы на киноплёнку что-то заснять, надо многое знать об этом деле. Это сейчас любой школьник наведёт видеокамеру и поливает направо и налево, балуясь к тому же трансфокатором. А в те времена киноплёнка стоила денег, особенно цветная. И ещё надо было знать её светочувствительность, светоотдачу снимаемого объекта, знать, что такое фокус и т. д. Для этого каждый кинооператор имел при себе экспонометр: небольшой прибор на шёлковом шнурочке, размером чуть больше двух спичечных коробков. Вешаешь его на шею, а когда нужно, подносишь близко к лицу человека. В экспонометре есть фотоэлемент, что отражает свет. Стрелка на приборе показывает значение диафрагмы, которую и устанавливаешь на объективе кинокамеры. Если в помещении света недостаточно, тянешь на себя большим пальцем правой руки небольшую клавишу на экспонометре, матовое стекло в нём уходит, и, хотя освещение на пределе, ты уже знаешь какую выставить экспозицию. Вы долго читаете эти строки, а в работе это происходит автоматически, и за пять-семь секунд оператору всё понятно. Словом, навёл я на середину группы доярок экспонометр, глянул на стрелку прибора, и только было взялся за кинокамеру, как одна спрашивает:
1
Жаксы – хорошо (каз. Жаксы).
– А что такое вы измеряете?
В неудачный день я приехал в этот совхоз и так же неудачно пошутил:
– Проверяю, кто сколько вчера вина выпил…
Все засмеялись, а одна красавица лет тридцати и говорит:
– А ну-ка, измерьте мне и скажите, сколько я вчера выпила. На именинах у соседки была, – уточнила она для товарок.
Нет бы мне сразу правду сказать, но я продолжал свои шутки: навёл налицо этой доярки экспонометр, стрелка, естественно, вправо поползла, я глянул и спокойненько выдаю: