Влюбись в меня
Шрифт:
– Такая жара – его ведь удар хватит! Понять не могу, что его только дернуло. И Гордон туда же, – продолжила мама, подходя к подержанному дивану, который я купила четыре года назад, сразу после переезда, и, усевшись, добавила: – Твоему брату пора поучиться ответственности, ведь скоро родится мой внук.
Мне оставалось лишь гадать, какую связь мама видела между августовским гольфом и тем, что жена Гордона была на третьем месяце беременности, но я решила не заострять на этом внимание и понесла канистру в холодильник.
– Хочешь чего-нибудь выпить?
– Я
Поморщившись, я открыла дверцу холодильника и пораженно попятилась, крепче сжимая ручку канистры в руке.
– Что за… черт?! – пробормотала я.
– Что такое, милая?
Сбитая с толку, я смотрела на верхнюю полку, где рядом с газировкой лежал пульт от телевизора. Я никогда в жизни даже случайно не клала в холодильник ни пульт, ни другие посторонние предметы. Среди моих знакомых никто в подобном замечен не был, но пульт все же лежал передо мной, похожий на тарантула, готового к атаке.
Я взглянула на окошко над раковиной, вспомнив то движение, которое заметила раньше. Мне стало не по себе. Скорее всего, это были пустяки, а я просто устала гораздо сильнее, чем мне самой казалось, и все же это было странно, очень странно.
Покачав головой, я вытащила пульт из холодильника, который теперь казался мне не менее зловещим, чем холодильник в «Охотниках за привидениями – 2», а чай поставила охлаждаться.
Мама повернулась на диване и похлопала по подушке рядом.
– Посиди со мной, Роксана. Мы давненько не разговаривали.
– Мы вчера говорили по телефону, – напомнила я, после чего закрыла дверцу холодильника и отнесла пульт на законное место на журнальном столике, где хранятся все приличные пульты.
Мама закатила карие, такие же, как у меня, глаза.
– Милая, это было сто лет назад. Топай сюда.
Я села рядом с ней, и она сразу протянула тонкую руку и легонько коснулась растрепанного хвоста, который болтался у меня на макушке.
– Куда делись красные перышки?
Пожав плечами, я сняла резинку. Волосы у меня были длинные и доходили до самой несуществующей груди. Сейчас они были темно-каштановыми, с фиолетовыми прядями. Я часто их перекрашивала и даже удивлялась, как они вообще еще не выпали.
– Мне они надоели. Как тебе фиолетовые?
– Прекрасно, – сказала мама, прищурившись. – Они тебе очень идут. Один в один как пятна краски у тебя на футболке.
Я опустила глаза и заметила, что лицо Эдварда на моей старой футболке с «Сумерками» и впрямь было заляпано фиолетовыми брызгами.
– Ха.
– Слушай… – мама произнесла это слово ровно тем тоном, от которого я сразу насторожилась, – ты ведь знаешь, что предложение по-прежнему в силе?
Она серьезно посмотрела на меня, и я замерла. Предложение. Уф. Это предложение было корявым костылем, на который мне порой – ладно, почти всегда – так хотелось опереться. Оно заключалось в том, чтобы в двадцать два года вернуться в родительский дом, бросить курсы компьютерной графики, работу барменом и дизайн сайтов
Живописи.
Мне очень повезло, что мои родители были готовы поддерживать бедную художницу, но пойти на это я не могла. Мне нужна была независимость. Именно поэтому я и переехала. Именно поэтому мне и приходилось учиться в местном колледже, продвигаясь в час по чайной ложке.
– Спасибо, – сказала я и взяла ее за руку. – Правда спасибо, но я…
Мама вздохнула, отняла руку и взяла мое лицо в ладони. Наклонившись, она поцеловала меня в лоб.
– Я все понимаю, но хочу убедиться, что ты не забыла. – Она отстранилась, наклонила голову набок и провела большим пальцем чуть пониже моих очков. – Ты выглядишь такой уставшей, такой измотанной.
– Спасибо, мам. Рада слышать.
Она строго на меня посмотрела.
– Во сколько ты вышла из бара?
– В три часа ночи, – со вздохом ответила я и откинулась на подушку, надеясь, что она поглотит меня целиком. – Я рано встала.
– Не могла заснуть? – участливо спросила мама.
Да уж, она меня прекрасно знала. Я кивнула.
Мама положила ногу на ногу.
– Ты вчера виделась с Чарли?
Я снова кивнула.
– Само собой, – тихо сказала она. – Как там мой мальчик?
Когда я услышала это, мне стало еще тяжелее вспоминать о том, в каком состоянии я застала Чарли. Мама и папа… боже, да они больше участвовали в жизни Чарли, чем его собственные родители. Тяжело вздохнув, я рассказала маме о встрече и даже упомянула, что он опять не заметил моего прихода. В ее темных глазах промелькнуло беспокойство, ведь она тоже помнила, чем все закончилось в прошлый раз.
Когда я договорила, мама сняла очки и немного повертела их в руках.
– Я слышала о Рисе, – наконец сказала она.
Что значит она слышала о Рисе? О нашей интрижке, которая на самом деле никакой интрижкой не была? Мы с мамой многим делились, но в эту тайну я ее не посвящала.
– По-моему, очень мило с его стороны, что он нашел тебя вчера, чтобы рассказать о Генри, – продолжила она, и я вздохнула с облегчением.
Слава богу, она говорила не о наших любовных похождениях.
– Откуда ты об этом узнала?
– Мне его мама вчера сказала, – улыбнувшись, объяснила она, а потом хитро посмотрела на меня. – Кажется, он с ног сбился, чтобы тебя найти. Слышишь, Рокси? Любопытно, не находишь?
– Ма-а-ам, – простонала я и закатила глаза.
Само собой, она знала, что я втюрилась в него, как только он переехал в соседний дом. Я почти не сомневалась, что в прошлый День благодарения они с мамой Риса сговорились, надеясь нас свести, потому что обе делали недвусмысленные намеки и сокрушались, как печально, что мы до сих пор одиноки. В конце концов брат Риса даже подавился картофельным пюре, не в силах сдержать смех.
Тот праздник был весьма неловким, а значит, в этом году следовало готовиться к худшему, ведь наша недоинтрижка случилась вскоре после Дня благодарения.