Влюбиться на максимум

Шефф Вийя

Я забираю, но пить не собираюсь.

— Это запрещено.

— Запретный плод сладок, — спрыгивает со спинки на землю и садится на саму скамейку. — Вам, как никому, это известно, — опять эта наглая ухмылочка.

Да, знакомо.

— У вас шнурок развязался, — показывает глазами на мой кроссовок.

Неожиданно она наклоняется и завязывает его. А я как дурак пялюсь на вырез её майки, где видны округлости груди.

Внутри пробегает какой-то импульс и становится жарко. Я судорожно сглатываю

подступивший к горлу комок.

Макс поднимается, смотрит мне в глаза, не мигая. Закусывает нижнюю губу. От этого снова по телу пробегает горячая волна. Я знаю, как это называется, но даже себе не признаюсь.

Сам того не замечая, я протягиваю руку и слегка провожу пальцами по её щеке. Кожа нежная, шёлковистая. Она хмурится, но не отстраняется, всё так же смотрит в мои глаза. Я не могу прочитать в них эмоции, они чёрные, как ночь. Но мне кажется, что внутри неё сейчас война. Почему она ещё не влепила мне по роже — я не понимаю.

Я наглею и наклоняюсь, чтобы поцеловать. Именно это сейчас кричит моё сердце, а разум — вали отсюда! Но я его не слушаю, эмоции зашкаливают. Я хочу почувствовать её вкус. Мы слегка соприкасаемся губами, когда за спиной слышится окрик:

— Дэй! — это мой сосед Дима Остапенко.

Поворачиваюсь к нему, он идёт в нашу сторону.

Чёрт! А если он видел?

— Кто это был? — кивает в сторону кустов, когда подходит.

Я разворачиваюсь обратно, но Макс уже и след простыл.

У Димаса проблемы со зрением, вечером он вряд ли бы разглядел, кто это был.

— Никто, — пожимаю плечами.

— Ну да, — хитро прищуривается.

Он не сдаст, сам не без греха, но вся эта история сама по себе неприятна.

Ещё и вдруг нахлынувшие ниоткуда чувства. Это неправильно… Она моя ученица… Я не могу… Не должен…

Замечаю на скамейке пустую банку из-под энергетика. Надо забрать, пока директриса не нашла, а то весь мозг вынесет.

— Будешь? — протягиваю полную банку Остапенко.

— Давай.

Глава 7

Всю ночь не спала. Зря выпила вечером энергетик, сон, как рукой, сняло. Ещё и с Гордеем всё как-то странно вышло.

Зачем он хотел меня поцеловать?

А я, почему не оттолкнула?

Наоборот, стояла и, как дура, ждала его поцелуя. Даже от воспоминаний тело закололо, а в животе что-то свернулось. Я стояла, словно заворожённая, и смотрела ему в глаза. Видела, что у него расширились зрачки, дышал тяжело, прикрыл глаза, когда к щеке прикоснулся. Совсем легко, но обожгло будто огнём. Неожиданные ощущения, раньше ничего подобного не было.

Я не потеряла контроль, прекрасно соображала, но сделать ему больно не смогла. А шанс был. Вариантов, как наказать наглеца, много. Но не сделала, не отошла,

не ударила. Потому что понравилось…

А ещё из-за этого придурка, Остапенко, сорвался мой первый поцелуй.

Скотина, не мог попозже появиться?!

Макс, ты соображаешь? Ты сейчас о поцелуях думаешь? Ты ещё о потере невинности начни задумываться.

Ты же всегда была против всяких муси-пуси.

А тут парень решил тебя поцеловать и ты поплыла?

Нет! Так нельзя! Это всё не твоё.

От них лишь одни проблемы. Так что выкинь вожатого из головы. Он не для тебя. Вернее, ты не для него.

Все эти мысли роились в голове снова и снова до самого подъёма. Сегодня суббота, днём должна приехать мать, привезти кое-что из вещей и то, что я просила.

На зарядке я вялая, как зелень на южном рынке, сказывается бессонная ночь.

Гордей Петрович изредка бросает косые взгляды в мою сторону, но сразу отворачивается, если смотрю на него. Не ругается за мою медлительность. Он, похоже, тоже всю ночь не спал, видно по тёмным кругам под глазами, и зевнул пару раз.

Значит, не одна я до утра с совестью воевала. Ему сложнее, у него педагогическая этика. Узнают — заклюют. И с работы выпнут.

Радуюсь впервые, когда он решает не мучить нас утренним кроссом вокруг лагеря. Я бы упала в траву через пятьсот метров, свернулась калачиком и уснула. Жалею, что отдала ему вчера вторую банку энергетика, сейчас он бы мне пригодился, как никогда. Остальные раздала друзьям.

После завтрака есть пара часов свободного времени. Разгоняю наш курятник из спальни и закрываю дверь на швабру изнутри. Падаю на кровать лицом в подушку и сразу же засыпаю.

Просыпаюсь от громкого стука. Сажусь на кровать и пытаюсь сквозь ещё не ушедшую дрёму понять, откуда звук.

Дверь… Кто-то сильно в неё долбится. Помотав головой, тру уши руками. Кровь приливает к голове, и я просыпаюсь окончательно.

За дверью Гордей Петрович и мать. Несколько ребят стоят у входа в спальню парней.

— Ты почему не открываешь? Мы уже минут пять стучимся. Гордей Петрович дверь хотел ломать, — накидывается взволнованная мама.

— Спала, — спокойно.

— Спала? Чем ты ночью занимаешься, что днём спишь?

Я кидаю взгляд на вожатого, он опускает глаза в пол.

— Я не высыпаюсь, — вру матери в лицо. — Свежий воздух, физические нагрузки и всё такое. Вот спать и хочется.

Мать волнуется, она до сих пор живёт в страхе, что всё вернётся. Вялость и сонливость — это одни из симптомов.

— Со мной всё нормально, мам, — успокаиваю её.

Она смотрит на меня с удивлением. За последние пару месяцев я слово "мама" не произносила ни разу. С радостью смотрит то на меня, то на вожатого.