Влюбиться не предлагаю
Шрифт:
Пережёвывая ставшую в миг безвкусной пищу, в мыслях расцеловываю сидящую напротив меня Дину. За то, что она в тот вечер вторника, как только вернулась к себе домой, позвонила Артёму. Чуть раньше, чем предполагалось. Но, как оказалось, очень вовремя. Ведь могло бы произойти то, о чём я сейчас, скорее всего, жалела.
Экран на стене застывает в режиме ожидания, растекаясь по темноте комнаты тусклым сиянием. Наше глубокое дыхание. Я без футболки. Он без футболки. Моя спина в объятиях мягкого матраса, а его грудь и живот — в робких, изучающих прикосновениях
Маша убегает к окну, в надежде поймать сеть. Ей снова не отвечают, и она списывает это на плохую связь. Наблюдая за её окрылённым состоянием, начинаю загоняться.
Вот некоторые крестик себе на руке рисуют, чтобы что-то не забыть. Так может мне на руке или на лбу тату капслоком набить: «СОКОВИЧ», чтобы помнить, что с представителями этой фамилии мне лучше не связываться?
А я ещё с Артёмом разоткровенничалась. Про отца рассказала… Какая я дура. На фига... На фига я его посвятила? Кроме Дины об этом никто не знал. А я подруге доверяю, как себе. Знаю, что никому не расскажет. А вот у кое-кого мог появиться шанс поделиться этим фактом со своим недалёким братом, чтобы у последнего был лишний повод постебаться надо мной. Хотя, один мой секрет, Артём, кажется, так никому и не рассказал…
В любом случае, нечего ему было втираться ко мне в доверие. А то ушки свои оттопыренные развесил, глазками своими красивыми захлопал: «Выговорись, я тебя выслушаю. Станет легче. Морально».
Мне вот сейчас так морально полегчало. Ты бы знал. Был бы у меня твой номер телефона, сообщение благодарственное написала бы. Что излечил мои душевные раны, Айболит хренов.
Но телефоном со мной Артём так и не поделился, как собственно и я с ним. А зачем? Таких, как я, у него, вероятно, целый список. А пополнять его у меня нет никакого желания.
А то, что во мне сейчас бурлит досада, обида и разочарование в самой себе, это не ревность Артёма к Маше. Нет. Совет всем да любовь. И детишек побольше. Просто… Это так неприятно. Хоть сценарий действий поменял что ли. А то, как под копирку. Кино. «Приседание» на уши. А когда девчонка уже поплыла из-за разговоров и вовлечения в её проблему, то: поцелуйчики и обнимашки. Потом машина, подъезд. И снова поцелуи…
«Знаешь, я никогда не целовал девушек у подъезда. Всегда считал это какой-то нелепой традицией, обязаловкой. А сейчас это прям порыв. Желание», — слова Артёма, на которые я не успела ответить. Его губы накрыли мои, и я первый раз ощутила тепло от мурашек …
Бла-бла-бла. Вон пусть Машу идёт окучивать. Она прям-таки вся светится. Могу сказать ему спасибо лишь за то, что приютил, обогрел, накормил, удовольствие какое-никакое доставил. На этом его миссию посла доброй воли можно считать выполненной.
Настроения нет. Аппетита нет. Не поддавшись уговорам Дины, разделить с ней восторг от просмотра заключительного эпизода какого-то сериала, решаю спуститься на первый этаж. И там, в тишине, прямо на коленке переписать
Шагая по пустынному коридору универа, не успев дойти до лестничного пролёта, замечаю компанию парней.
Естественно. Кто бы мог мне ещё встретиться в столь прекрасный день? Конечно, мой горячо любимый Тимурчик Сокович со своими шавками.
Замечают меня. Их болтовня с противным смехом тут же стихает. Я могу, конечно, развернуться и пойти другим путём. Но ведь он только этого и ждёт. Что я спасую перед ним.
Хрен тебе. Напугал ёжика голой попой. Тем более кроме как на выливание помоев из своего рта, ты, Тимурчик, больше ни на что не способен.
Продолжаю идти в их сторону. Вот уже ровняюсь с ними.
Один. Два. Три.
— Гордеева, — как же противно звучит моя фамилия, когда он её произносит, — а ты умеешь ртом гондон надевать?
Его дружки начинают ржать как кони над такой высокоинтеллектуальной шуткой. А я останавливаюсь. Смотрю Соковичу прямо в глаза.
Я не пройду мимо. Не промолчу. Я тебе сейчас всё в лицо скажу.
— Надеюсь, сам-то умеешь им пользоваться? Так хоть была бы вероятность, что такие как ты, размножаться не будут.
Прихвостни затихают. А Тимур замирает, наблюдая, как я подхожу ближе и начинаю шептать ему прямо на ухо:
— И кстати, спасибо, что напомнил про такое замечательное слово, — веду губами по его щеке. — Знаешь, почему у нас с тобой такие… — пауза, — сложные отношения?
— Почему? — сглатывает, и тон его голоса уже не такой борзый.
— Потому что "гондон" — это ты. А с гондонами отношения всегда натянутые.
— Чё ты сказала? — отстраняется как ошпаренный.
— Могу вслух при друзьях повторить.
— Что-то ты много стала говорить, Гордеева, — выплёвывает слова. — Или тебе рот заткнуть? Тем способом, который ты так любишь?
— Сокович, информация какая-то уже неинтересная и повторяющаяся. Может, новенького чего придумаешь? А то сдается мне, что у тебя как со стояком проблемы, так и с фантазией.
— Бл*ть, ты напрашиваешься, — дёргается вперёд. Но кто-то из его друзей, у кого мозгов видимо побольше, чем у всех остальных вместе взятых, придерживает его за руку, пока я возобновляю свой запланированный маршрут.
Внутри меня всю потряхивает, но голову не опускаю. Слишком много чести, чтобы он заметил моё состояние и мог им насладиться.
Как только поворачиваю к лестнице, переключаюсь на бег, срываясь по ступенькам вниз. На первом этаже сталкиваюсь нос к носу с Костей.
Вы сговорились, что ли все…
— Лиль, — касается моей руки, а я тут же прячу её в карман. — Поехали на выходные загород? — видит, что я туплю, или ломаюсь, или уже мысленно отказываюсь, поэтому вносит некоторое уточнение, — не переживай, мы не одни там будет. Я всех наших позвал. На следующей неделе передают похолодания, так что эти выхи последние с более-менее адекватной температурой. Поехали, а?