Влюбиться не предлагаю

Маловски Катя

— Артём, что ты делаешь? — громко шепчет, прикрыв глаза. Того гляди, ручку пальцами пополам переломает.

А что я делаю? Всего лишь наглею, целуя тебя в людном месте.

— Веди себя прилично, — отстраняется, выпускает заправленные за уши волосы и прикрывает ими шею. — Ты для чего сюда пришёл? Культурно обогащаться? Вот сиди и обогащайся.

Тебя я увидеть пришёл. Скучал так, что аж скулы сводило. Даже привычка вредная появилась — зависать на твоей страничке

в соцсети. Видеть, что ты в он-лайн с ноутбука, и приходить к выводу, что как хорошая девочка дома сидишь, уроки учишь.

Лиля проводит ручкой по приоткрытым губам, прикусывает колпачок.

Как хорошо, что мой внутренний голос никто не слышит, и Лиля в том числе. Она бы точно покраснела от моих мыслей. Потому что на месте этой ручки я представляю совсем другое.

Может до Гордеевой доходят мои фантазии, так как она резко поворачивается в мою сторону, тут же меняет положение рук, скрещивая их под грудью. Затем снова обращает свой взгляд на сцену и старательно делает вид, что слушает выступающего. Задумчиво хмурит бровки.

Ладно, тоже на сцену посмотрю. И послушаю ещё полтора часа про «холод рук, объятий кольцо, а я стояла, подставив лицо…».

Размышлял я тут на досуге о Лилиных словах, тех самых, что она сказала мне после просмотра мультфильма в моей машине. Что они могли значить? То, что она благодарна мне за моё к ней отношение? Так она его заслуживает. Лиля действительно достойна заботы, защиты, дружбы и любви. Любви…

«Так, стоп»,– теперь задумчиво хмурю брови я. Медленно разворачиваюсь к Гордеевой. Осознание накрывает горячей волной.

В этот момент из Лилиных пальцев выскальзывает ручка, укатываясь мне под ноги. Мы одновременно наклоняемся, чуть не сталкиваясь лбами.

В миллиметре: взгляд, взмах ресниц, дыхание и тепло губ. В секунде: нестерпимое желание поцеловать, необъяснимое притяжение на кончике носа и кончиках пальцев коснуться друг друга.

— Артём… — слабый протест Гордеевой.

— Нас никто не видит. Мы в темноте. На последнем ряду.

Сдаётся. Вот и я забиваю на все приличия и неудобство позы, целую Лилю. Это даже не поцелуй, а невинные, длящиеся всего несколько мгновений, едва уловимые касания губ вперемешку с горячим, сладким дыханием.

Пульс останавливается с каждым прерывистым вдохом, а в грудной клетке что-то переворачивается, разгоняя по телу особенные, неведомые до этого момента тёплые мурашки.

Гордеева, это совращение какое-то… Меня. Тобой.

Неожиданный всплеск аплодисментов и постепенно расплывающийся по пространству свет заставляют вернуться в вертикальное положение и занять свои места.

Мои губы горят, как и щёки Гордеевой. Только состояние Лили, скорее всего, связано со стеснением, а моё — с негодованием, что любое, кажущееся бесконечно долгим время заканчивается по закону подлости на самом интересном.

Чтобы

не толпиться в проходе, ждём, когда передние ряды потянутся к гардеробу. Передаю Гордеевой шариковую ручку, которая, похоже, начала плавиться от силы сжатия моих пальцев. Лиля убирает её в сумку, затем приглаживает свои волосы, поправляет блузку. И только потом решается посмотреть мне в глаза.

— Гордеева, Гордеева… — мотаю головой, вздыхая.

— Что?

Привыкание ты у меня вызываешь, вот что.

— Ни-че-го, — произношу по слогам одновременно с проскользнувшей в голове вышеупомянутой мыслью. — Пойдем? — резко встаю с места и подаю Лиле руку.

Покидаем литературный клуб, наполненный духотой зрительских эмоций и повисшими в воздухе словами о несчастной любви, которыми с нами любезно поделилась Агнесса Мирская.

Улица встречает нас ранней темнотой, перемешанной жёлтым светом уличных фонарей, вечерними заморозками и выпавшим тонким прозрачным слоем первым снегом. Ничего не поделаешь, начало ноября.

— Шапка есть? — слежу за тем, как Лиля застёгивает куртку и обматывает шею шарфом в крупную вязку.

— В сумке лежит.

— Ты прям как школьница: под пристальным взглядом мамы шапку надела, а как завернула за угол, сразу сняла, так? — усмехаюсь.

— У меня шапка дурацкая.

— Надевай, не хватало ещё, чтобы ты свои уши отморозила.

— Чего тогда свои морозишь?

— А мне поздняк метаться. Ты думаешь, почему они у меня оттопыренные? Потому что маму не слушал, без шапки в детстве ходил.

Лиля закатывает глаза, нехотя достаёт из сумки шапку, надевает:

— Мамочка теперь довольна? — язвительно прищуривается.

Засматриваюсь Гордеевой в этой милой шапочке, даже не скрывая улыбку.

— Довольна, — выдаю ответ, приближаюсь к её лицу: — Знаешь, что сказать хотел? — выдерживаю паузу.

— Что? — язвительность в её глазах сменяется растерянностью.

— Туши свет, — одним внезапным движением натягиваю шапку ей до носа.

— Артём! — а вот тут уже недовольство. Теряясь в пространстве, толкает меня в грудь. Возвращает шапку на место, поправляя пальцами спереди отворот.

А мне весело. В том числе и от того, как на нас смотрят её друзья. Кто-то с улыбкой, кто-то с интересом, а кто-то с плохо скрываемой завистью.

— Какие планы на вечер?

— С ребятами хотели в какой-нибудь кафешке посидеть, — оглядывается в сторону расписанных граффити гаражей, где устроили перекур Илья, Юра, Костик, Маша и проснувшаяся Карина. — Пошли с нами? — застенчиво топчется на месте, убирая руки в карманы.

— Не, спасибо за приглашение. Меня ждёт куча необработанных съёмок. Но если надо будет отвезти тебя домой после ваших посиделок, звони, я поработаю твоим личным таксистом. Но только твоим, — поправляю Гордеевой шарф, до меня и так идеально лежащий. — Тариф «Комфорт плюс».