Влюбиться в дьявола
Шрифт:
Взбешенный Хасселторп принялся стучать тростью в крышу кареты. Через десять минут, после странного разговора с кучером, который, похоже, был не в себе и не сразу уяснил, куда надо ехать, Хасселторп немного успокоился.
Хартли печально покачал головой:
— Сейчас трудно найти хороших слуг. Вам не кажется, что ваш кучер пьян?
— Или сошел с ума, — буркнул Хасселторп.
Они ехали неторопливой рысцой, и он со скрытым ужасом начинал понимать, что сегодня он вряд ли успеет на заседание палаты лордов. Сжав вспотевшими руками записную книжку, Хасселторп безумными глазами смотрел
— Ах да, я забыл у вас спросить, — пошевелился Хартли, прерывая молчание. — Кого вы имели в виду, когда сообщили сэру Алистеру Манро, что у офицера, предавшего нас, мать была родом из Франции?
Хасселторп побледнел от охватившего его страха.
— О чем вы говорите?
— Как о чем? О предательстве у Спиннер-Фоллз. Я перебрал в памяти всех, кто сражался там. Как известно, только у одного Рено Сент-Обена была мать-француженка. Но потом я совершенно случайно вспомнил вашего старшего брата, лейтенанта Томаса Мэддока. Смелый доблестный офицер. Наверное, он вам как-то написал, что сблизился с одним офицером, у которого мать тоже была родом из Франции.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сухо заметил Хасселторп. — Ничего подобного Манро я не говорил.
Не говоря ни слова, Хартли невозмутимо уставился на него. Холодный пот прошиб Хасселторпа.
— Значит, ничего не говорили? Странно. А Манро, напротив, очень хорошо помнит ваш разговор.
— Возможно, он просто сболтнул спьяну, — огрызнулся Хасселторп.
Хартли добродушно улыбнулся и вкрадчиво заметил:
— Вполне вероятно. Но знаете, вспоминая вашего брата Томаса, я совсем упустил из виду одно обстоятельство.
Хасселторп облизнул горячие сухие губы. Оказывается, его заманили в ловушку, его карета стала западней.
— Томас был вашим старшим братом, не так ли? — как можно задушевнее осведомился Хартли.
Глава 17
Год пребывания на земле приближался к концу, и Лонгсуорд совсем отчаялся. Уныние овладело им. Принцесса Серенити видела, в каком он состоянии, и сильно беспокоилась за него. Несмотря на свой мрачный и угрюмый вид, Лонгсуорд, как никогда, чувствовал себя крепким и здоровым. Принцесса справедливо рассудила, что причина его грусти скрывается в глубине его души. Пытаясь выяснить, что мучает ее мужа, она так донимала его расспросами, что, в конце концов, он не выдержал и рассказал ей все. Как он попал в сети, расставленные королем гоблинов. Как король отпустил его из подземного царства на один год наверх с одним условием: если он не найдет никого, кто согласится по доброй воле вместо него служить королю гоблинов, то он, Лонгсуорд, должен будет вернуться назад и навсегда остаться слугой у короля гоблинов.
— Тебе не кажется, что у Вестминстера очень мужской вид? — пошутила Лотти, когда они с Беатрисой вошли в холл дворца.
— Мужской? Ну, не знаю, какой смысл ты вкладываешь в это
— Так ты не понимаешь, какой смысл я вкладываю в слово «мужской»? — улыбнулась Лотти. — Высокомерный, самоуверенный, скучный, снисходительно взирающий на нас, женщин.
Беатриса с улыбкой взглянула на подругу, разрумянившуюся от холодной погоды на дворе. Глаза Лотти задорно блестели, будто она искала предлог выплеснуть напряжение и злость, накопившиеся в ее душе.
— Но ведь это архитектура, Лотти.
— Вот именно, — ответила Лотти. — У всех государственных зданий такой напыщенный и самодовольный вид. Впрочем, некоторым из них свойственна определенная духовная наполненность. Я тебе не рассказывала, как прошлой весной посетила собор Святого Павла? Там я испытала необыкновенный душевный подъем. Какое-то чудо, нечто сверхъестественное. У меня по спине мурашки бегали.
— Если мурашки бегали, не было ли там сквозняка? — заметила практичная Беатриса и спросила: — А теперь куда?
— Направо, — указала Лотти. — Если пойти налево, то попадешь в галерею для посетителей в палате общин, поэтому, идя направо, мы наверняка окажемся на балконе в палате лордов.
Сказано — сделано. Было это везение или счастливый случай, но вскоре они очутились перед высокими двойными дверями, за которыми находился зал заседаний палаты лордов. Сбоку шла лестница наверх. Поднявшись по ней, дамы дали слуге, стоявшему на входе, два шиллинга, и тот пропустил их на балкон для посетителей.
В зале полукруглыми ярусами снизу вверх располагались скамьи, покрытые красным бархатом. Внизу, зажатые между рядами скамей, стояли стол с креслом председателя, чуть поодаль виднелись несколько кресел. Вторым ярусом почти по всему периметру шла обзорная галерея, выступая вперед и нависая над всем залом.
— Я думала, что здесь идет заседание, — прошептала Беатриса.
— Так оно и есть, — тихо ответила ей Лотти. Озадаченно оглядев заседавших внизу лордов, Беатриса сказала:
— Что-то не похоже, чтобы они работали.
Члены палаты лордов действительно не перетруждались. Одни прогуливались вдоль проходов, другие, собравшись кучками, о чем-то вяло беседовали, третьи сидели и мирно подремывали. Наконец один джентльмен встал и начал о чем-то говорить, но гул в зале стоял такой, что Беатриса ничего не могла разобрать. К тому же лорды позволяли себе перебивать выступавшего, задавая ему вопросы.
— Неопытному глазу деятельность наших законодателей может показаться малопонятным и туманным делом, — высокопарно и насмешливо заметила Лотти.
— Постой, ведь это выступает лорд Фиппс! — с удивлением воскликнула Беатриса. — Похоже, ему вряд ли удастся отстоять законопроект мистера Уитона.
Лорд Фиппс был сторонником закона о выплате пенсий уволенным со службы военным. Это был добрый, мягкосердечный человек, но посредственный политик и никудышный оратор.
— Да, это дело ему не по плечу, хотя он очень любезен, — заметила Лотти. — Помнится, на одном политическом собрании он подсел ко мне и рассказал несколько забавных историй о своей любимой рыжей кошке.