Влюбиться в своего мужа
Шрифт:
Я смотрела на яблоню, одно из яблок которой сумело позволить мне узнать саму себя, и испытывала неприятную, делающую сердце в груди тяжёлым, острую жалость. Мне повезло: я могла примириться с близкими, могла отомстить за себя и тех, кто мне дорог, могла решить все свои проблемы. Я могла применить знания из извлечённых из путешествия уроков. Яблоня же, хотя наверняка и сожалела о многом, не могла ни отомстить своему пленителю, что уже давно стал частью земли, ни попросить прощения у своих сестёр-яблонь за то, что не защитила, и тем самым справиться с чувством
— Я могу вам чем-то помочь? — спросила я, изнывая от жалости, которой ранее не позволяла столь полно властвовать над своим сердцем. Моя рука легла на старое дерево, туда, где по логике должна быть щека, и погладила ствол.
— Ты? — переспросила яблоня. — Ты могла бы попытаться. Сжечь меня тем пламенем, которым со мной боролось. Только вот.
— Только вот что, госпожа? — мне было невыносимо тяжко смотреть на ту, кто, в отличие от меня, терзавшейся пять лет, страдала веками. Сегодня я испытала много сильных эмоций: с Дирлихом, матерью, Линаиной, отцом. Но жалость, как мне в ту минуту казалось, истощала сильнее всего.
— Ценой моего бессмертия стали жизненные силы моих сестёр. Чтобы его у меня отнять, девочка, тебе придётся… отдать всё твоё пламя.
— Что? — растерялась я, ощущая, как всё внутри меня сжимается в страхе от подобной перспективы.
— Цена бессмертия. была высока. Цена. его уничтожения. должна быть не менее высокой, — яблоня тяжело задышала. За долгие годы ей стало непривычно так много говорить, и она устала. — Тебе… придётся… пропустить через себя. всё доступное тебе… императорское пламя… Отказаться. от этой своей способности.
В моём сердце боролись две силы: новая, но сильная жалость, и давняя жажда власти, которую даёт императорское пламя. Отказавшись от него, я стану. обычной аристократкой. Демоницей с боевой магией, но не несокрушимой вероятной императрицей. Мне действительно останется только помогать своей империи, больше не имея ни малейшего шанса ей править. Я отчаянно зажмурилась, понимая, к какому решению меня толкает сердце. Я ведь уже отказалась от своих притязаний ещё в Карточном Королевстве. И хотя жажда власти шептала, что с этим даром я могла бы так много сделать для своей страны, столь многих защитить, я сказала:
— Хорошо, — и впилась ногтями в ствол дерева. Яблоня, кажется, не почувствовала боли.
После я в последний раз призвала к великой силе своих предков, той, что в моих руках причиняла страдание даже мне самой. Я кашляла, давилась магией, которой когда-то боялась, которой было слишком-слишком много! Это продолжалось какое-то время. Может, час, может, два, может, всего несколько минут. Но в конце. был лишь пепел. И пустота внутри, которую я должна буду чем-то заполнить.
— Ты слабак! Слабаком был, слабаком и остался! — пренебрежительно бросил кто-то за поворотом коридора. Я поморщилась, не желая встревать в чужие разборки, но при этом понимая, что придётся, так как за поворотом были двери наших с Дирлихом супружеских покоев. Мне были необходимы отдых и сон: вырывание с корнем императорского
— Ты не сберёг её, — раздался в ответ дрожащий голос. Дирлиха? Я прислонилась спиной к стене, передумав поворачивать прямо сейчас. То, что связано с моим мужем, собираюсь ли я разорвать наш брак или нет, имеет для меня значение. Мне нужно знать, в чём дело. — Как ты посмел не сберечь её?!
— Я?! — ответил ему первый мужской голос, в котором отчётливо слышалась злость. — Это из-за тебя она умерла! Ты не навещал её годами, а она, даже сгорая от магического истощения, просила меня привести тебя.
— Ты сам не позволил ей со мной видеться! И запретил мне появляться в твоём доме! — зарычал Дирлих, и я услышала звук удара и лёгкое звяканье. Осторожно выглянув из-за угла, я увидела, что мой муж схватил за грудки и прижал к стене. человека.
Это определённо был человек: его выдавали тёмно-карие глаза под густыми бровями. Он был хорошо сложен и довольно могуч на вид для своей расы, одет в тёмный сюртук с серебряными цепочками, обут в высокие испачканные сапоги(полагаю, виной выбору обувки и грязи был дождь). Мужчина был красив. У него был знакомый прямой нос, волосы его были того же оттенка, что у Дирлиха, но чуть длиннее. И я начала подозревать, кем именно может оказаться незнакомец.
— И что ты за мужчина, если тебя останавливают слова? — зло бросил мужу в лицо человек, хотя ногами едва доставал до пола: над Диром явственно брали верх инстинкты демона, прорывалась истинная сила. — Тем более те, что были произнесены шестнадцать лет назад?
— Мужчина, верный своему слову, — всё так же рыча, ответил муж. — Ты сам говорил, что за свои слова придётся понести ответ.
— Допустим, — согласил его собеседник, но в голосе слышался яд. — Но письма! Тебе приходили письма! Если бы ты ответил на них и подавил свою гордыню, то твоя мать могла бы выжить! Но ты их даже не читал, верно?
Дирлих разжал руки и отступил. Взгляд его был потерянным. Оба мужчины были настолько заняты разговором и друг другом, что совсем меня не замечали.
— Какие письма?
— Она писала тебе, Дирлих. Я писал тебе, — ответил мужчина, поправляя лацканы. Лицо его было искривлено, как от боли. — Просила приехать. Она хотела, чтобы мы примирились. И я был готов это сделать, хотя ты отрёкся от меня и сбежал из дома, будучи глупым тринадцатилетним мальчишкой.
— Я не получал никаких писем, отец, — Дирлих прислонился к стене, зарывшись пальцами в волосы. — Когда она писала?
— К чему этот спектакль?! Письма направлялись прямиком во дворец вместе с демонами на протяжении последних двух недель!
Дирлих стукнул себя затылком о стену. Я прикрыла рот ладонью, сдерживая поражённый вздох.
— Моя жена была при смерти. Из-за действий её отца во дворце была напряжённая обстановка, не каждого пускали… А я… я был с женой… она нуждалась в уходе…
Дирлих закрыл глаза, морщась и сдерживая слёзы. Мужчины редко позволяют себе плакать. Только когда им очень-очень плохо.