Влюблена и завербована
Шрифт:
Вопросы кружили голову, и она кружилась, засасывая меня в воронку сна.
Утром я встала разбитой и уставшей, постаревшей на тысячу лет, но, выглянув в окно, увидела яркий солнечный мир, в котором Сэр Саид опять стоял, как стоял, ничуть не изменившись. Мне даже обидно стало. Впрочем, обида – это чувство, а на них я решила больше не размениваться. Все свои обиды, страхи, разочарования и сожаления я утопила в водах тунисского залива в ту ночь, когда спаслась из борделя, и затолкала остатки сомнений себе в глотку, когда этой ночью заглушала рыдания ладонями, чтобы не побеспокоить сон моего спасителя. Я больше
– Марьям, ты готова? – заглянул ко мне Саид.
– Готова? К чему?
– У тебя почти нет вещей. Мы идём на рынок. Только позавтракаем сначала.
– Я сварю кофе!
– Только не ты! – воскликнул он.
– А что такое?
– Ты не умеешь варить кофе, француженка.
– Ну…
– Позже я тебя научу. Но ты можешь приготовить блинчики. Я уже завёл тесто, иди пожарь.
Он вышел, и я быстро поднялась. Прибрать диван, умыться и заплести отросшие волосы в короткую толстую косу – пять минут. На кухне я пожарила блинчики, больше похожие на оладьи-мутанты, порезала помидоры и выложила на расписную тарелку финики.
– Больше ничего нет.
– Да, продуктов совсем мало. Ешь быстрее, и пойдём всё купим, – сказал Саид, – кстати, запиши на бумаге имя твоего отца. Я позвоню отцу в Тунис, и мы попробуем сделать тебе документы.
О, началось. Я записала на бумажке имя Этьена Луи Мореля, старого пропойцу-фельдшера, которого похоронили в миссии как раз накануне моего дня рождения. У него был цирроз, а во Франции оставалась племянница лет тридцати.
– А кто твой отец? – осторожно спросила я, отдавая Саиду листок.
– Господин Аббас бен Хусейн держит таксопарк в Тунисе. У него больше тридцати машин и водителей. И поэтому много знакомых в полиции. Я отправлю ему эту бумагу и расскажу твою историю. Он поможет.
– Как это такой человек позволил сыну быть художником? – спросила я, зная, что у арабов сын продолжает дело отца.
Саид усмехнулся.
– Я пятый сын в семье, вот и позволил. Мои старшие братья работают с ним, а мне разрешили пойти по стопам деда.
– А кто твой дед?
– У него бизнес в Кайруане. Дед держит целый ковровый двор и фабрику. Тётя Марьям, как и все мои сёстры и тётки, учились ткать ковры у него. Сейчас деду уже за семьдесят, и ему нужен продолжатель бизнеса. Я пообещал заняться коврами, если мне позволят выучиться в художественной академии после торгово-экономического колледжа, и семья согласилась.
– Вот как ты научился торговаться.
– Я просто блюду свои интересы, как каждый нормальный человек. И потом, кто знает, что кому суждено? Прибери, и идём, – и он пошёл наверх за рубашкой.
За воротами началось новое утро моей жизни. Началось с яркого вороха платков на базаре, где Саид объяснил мне, что носить никаб – головной убор, полностью закрывающий лицо и оставляющий лишь прорезь для глаз, совсем необязательно – достаточно скромной одежды и хиджаба – платка, укрывающего голову и шею, оставляющего лицо открытым. Я купила себе два жёлтых платка, расшитых золотом, и ещё шёлковый зелёный с чёрными узорами по краям. Потом мы нашли туники – просторные блузы прямого покроя с красивой отделкой из тесьмы с длинным рукавом в цвет платкам, и две длинные юбки – чёрную
– Зачем тебе это? Паранджу и абайю с никабом носят глубоко верующие женщины, жительницы пустынь, – сказал Саид, – на этом давно никто не настаивает.
– Эта штука мне нравится. Пусть будет, пожалуйста.
– Боишься, что тебя кто-то узнает?
– Я буду жить с мужчиной, не будучи за ним замужем. Все узнают. И у нас будут проблемы.
– Я выдам тебя за одну из сестёр. Не будет проблем. Но, если хочешь – купи.
Потом мы пошли за моющими средствами и продуктами и вернулись домой нагруженные, как два ишака.
– Надеюсь, я тебя не разорила, – сказала я.
– Не надейся, разорила. Так что давай отрабатывай. Наши вещи солёные от пота, да и полотенец у меня накопилось. Идём, я покажу тебе, как работает стиральная машина. Где тот порошок, который мы купили?
В купальне Саида в тот день я научилась ценить воду, как настоящая туниска. В доме не было ни ванны, ни душа. То есть, ванна была, но в водопроводе была только холодная вода, а, чтобы принять ванну, нужно было нагреть несколько чайников кипятка. Стиральная машинка была не просто старой – старинной, но работала исправно, во дворе были натянуты несколько верёвок. На кухне была раковина, но в ней посуду лишь ополаскивали, а мыли в тазу, грея для этого воду.
– Вода – это золото. Даже электричество стоит дешевле, – сказал Саид.
– Ты поэтому готовишь на мангале?
– Да. Так и дешевле, и вкуснее. На плите готовлю только кофе и блинчики.
– Ясно.
– Сковородки сначала протирай вот этой бумагой, а потом уже мой, так будет легче избавиться от жира. Для решётки с мангала во дворе есть железная щётка и песок, – учил меня тонкостям домашнего хозяйства Саид.
– Хорошо. А где у тебя иголки и нитки?
– Э, не знаю. А зачем тебе?
– На новой одежде надо укрепить кое-что, а на твоей рубашке вторая пуговица болтается на нитке, вот-вот отлетит.
– Я даже не знаю. Поищи по ящикам и сундукам тёти. Если не найдёшь, завтра снова сходим на базар.
Раздалась разливистая трель, и я подпрыгнула от испуга.
– Это что, телефон?!
– Ну, да, – и он снял трубку с белого аппарата, стоявшего на окне в гостиной, который я вчера просмотрела, – ты не могла бы выйти? – шепнул он, прикрыв трубку и усаживаясь на диван, протягивая свёрнутый пружинкой провод.
– Конечно, извини.
Я вышла во двор и встала под приоткрытым окном.
Он по-арабски болтал с каким-то Азизом о новых красках и похвастался, что нашел натурщицу, подобную богиням эпохи Карфагена. Я горько улыбнулась. Потом он договорился о встрече.
– Марьям!
Я вошла в дом.
– Да? Что случилось?
– Да ничего, не вздрагивай. Я заказывал краски и кисти, и они пришли. Я пойду заберу их и пообедаю с другом в городе. Поешь без меня и приберись. Ужин с тебя. Иди, я покажу тебе, как закрыться во дворе и в доме изнутри.