Влюбленная в тебя
Шрифт:
– Я не сомневаюсь, что ты это всерьез. – Она повернулась к нему спиной и подняла камеру повыше. – Каждый раз, когда ты говоришь с женщиной, ты говоришь всерьез.
Взяв свой бокал, Майк проговорил:
– Ты думаешь, что я говорю так со всеми женщинами?
Мэдди навела на фокус и спустила затвор – снимок пустых столов. Полыхнула вспышка, и она ответила:
– Да, разумеется.
Укол был болезненным – особенно потому, что это не соответствовало действительности.
– Ну, дорогая, ты себя недооцениваешь.
– Я
Снова щелчок и вспышка, после чего Мэдди сказала:
– Но я знаю, как устроен мир.
Майк сделал глоток, и прохладный джин огненной дорожкой пробежал по горлу, проникая туда, где уже копилось что-то похожее на раздражение.
– Тогда расскажи, что именно ты знаешь?
– Я знаю, что я – не единственная женщина, с которой ты проводишь время. – Опустив камеру, Мэдди пошла в дальний угол бара.
– Ты единственная женщина, с которой я в данный момент встречаюсь.
– В данный момент. А потом двинешься дальше. Уверена, незаменимых среди нас нет.
Тут снова последовал щелчок, а затем – вспышка.
– Не думал, что у тебя с этим проблема. – Майк отошел в темный угол и прислонился к музыкальному автомату.
– У меня нет проблем. Просто я сказала, что уверена: в темноте мы все одинаковы.
Она уже начинала его злить, но у него было ощущение, что в чем-то Мэдди была права. Интересно, черт возьми, почему он так отчаянно хотел увидеть эту женщину? Она, конечно же, поверила сплетням о нем. Но почему это его обидело? Она не возражала против того, чтобы он встречался с другими, – и это, черт возьми, его тоже задевало. А может, так и надо? Может быть, надо выбросить ее из головы и позвонить другой? Но беда заключалась в том, что никому звонить не хотелось, и это сбивало с толку и еще больше раздражало.
Когда Мэдди сделала несколько снимков пола перед барной стойкой – в нескольких ракурсах, – Майк заявил:
– Тут ты ошибаешься. Не все женщины в темноте одинаковы.
Она взглянула на него. Майк хотел ее обидеть, но Мэдди, что было для нее типично, повела себя не так, как другие женщины. Пожав плечами, она спросила:
– Ты пытаешься свести меня с ума?
– Это было бы неплохо. Ведь ты пытаешься свести с ума меня.
Подумав немного, Мэдди вдруг призналась:
– Ты прав.
– Почему ты так решила?
– Я ничего не решила. Просто не хочу думать о том, что делаю. – Мэдди пошла в конец стойки и уставилась на коврики на полу. Сделала несколько снимков и опустила камеру. Потом очень тихо – так что Майк едва услышал – сказала: – Я не думала, что будет так тяжело.
Он замер, затаил дыхание. А Мэдди вновь заговорила:
– Тот же самый бар, те же самые зеркала… Те же лампы и старая касса… – Она ухватилась за стойку бара. – Не хватает только крови и трупов.
Майк подошел к ней и поставил свой бокал на стойку. Было что-то странное в ее голосе, когда она продолжала:
– Она
Он обнял ее за плечи.
– Я больше об этом не думаю.
Обернувшись, Мэдди посмотрела на него огромными грустными глазами.
– Как это возможно? Твоя мать убила твоего отца прямо на верхней ступеньке…
– Этот бар – всего лишь место трагедии. Четыре стены и крыша. К тому же все это случилось очень давно. Поверь, я уже много лет об этом не думаю.
– А я думаю. – Закусив губу, Мэдди отвернулась, чтобы утереть слезы.
Раньше, до Мэдди, Майку не доводилось встречаться с писательницами. Но ему показалось, что для женщины, которая писала книгу о людях, которых даже не знала, она была сейчас слишком уж эмоциональна.
– Да, это оказалось гораздо тяжелее, чем я предполагала. Для моих книг я обычно не беру собственные фотографии. Но тут почему-то подумала, что смогла бы это сделать.
Может, она слишком глубоко погружалась в подробности преступления? Может, ей хотелось их прочувствовать, чтобы описать все так, как было? Откуда ему знать, черт возьми. Он вообще редко читал книги.
Мэдди посмотрела на него и тихо сказала:
– Мне нужно идти. – Она взяла камеру со стойки, затем – на ходу – подхватила со стула жакет и сумочку, где оставила их, когда вошла в бар.
Вечер был испорчен, и Майк не понимал почему. Он не знал, что сделал не так и чего не сделал, хотя был должен. Он надеялся, что Мэдди сделает несколько снимков, потом они выпьют, поболтают – и дело наконец дойдет до раздевания.
Проводив Мэдди до выхода, Майк спросил:
– Ты сможешь вести машину?
Стоя в круге света, Мэдди пыталась просунуть руки в рукава жакета. Она кивнула, и ее сумочка упала на землю. Вместо того чтобы ее поднять, она вдруг закрыла лицо ладонями.
– Наверное, мне стоит отвезти тебя домой. – Майк подошел к ней, нагнулся и поднял сумку. Он воспитывался в окружении женщин, но Мэдди Дюпре совершенно не понимал. – Ты слишком расстроена, чтобы вести машину.
Она взглянула на него сквозь слезы и пробормотала:
– Я должна тебе рассказать кое-что… про себя. Мне следовало сказать это сразу.
Майк насторожился.
– Ты замужем? – Он поставил сумку на капот ее машины и пристально взглянул на нее.
Она покачала головой:
– Нет, я… я… – Мэдди тяжело вздохнула, утирая со щеки слезы. – Я не… Боюсь, что не смогу… – Она обвила руками его шею, прижимаясь к нему всем телом. – Я не могу выбросить из головы эти снимки места преступления.
Так дело только в этом? Вот почему она так расстроена? Майк не знал, что сказать. Чувствуя себя совершенно беспомощным, он обнял Мэдди за талию, помогая ей удерживаться на ногах. Да, он не знал, что сказать, зато прекрасно знал, что ему хотелось сделать! Наверное, это хорошо, что Мэдди не читала его мысли.