Влюбленный лэрд

Йорк Сабрина

Увидав Лахлана, Дугал сполз с коня. Но занемевшие ноги не выдержали веса тела, и он, пошатнувшись, упал, приземлившись прямо на задницу.

Картина была очень смешной. Но Лахлан, подавив смех, чтобы не обидеть кузена, поспешил ему на помощь.

– Хороший был день, – сказал он, помогая Дугалу встать с земли. – Не правда ли, здорово проехались?

Дугал кисло поморщился:

– День действительно прекрасный. Но он был бы еще лучше, если бы мы ехали в карете, а не летели с риском сломать шею.

– В карете душно, – возразил

Лахлан.

Более того, он хорошо знал кузена, и у него не было ни малейшего желания весь день слушать его бесконечное нытье по поводу того, что они уехали из Акерджила.

С точки зрения кузена, ему как герцогу не было ровно никакой необходимости мчаться в Даннетшир, логово коварного Даннета, с целью навести там порядок. По твердому убеждению Дугала, достаточно было письма с повелением Даннету снова явиться в Акерджил.

Но Лахлан был упрям, как черт. Решив что-нибудь, он крайне неохотно менял свое мнение. Более того, за прошедший день решимость выбить из Даннета строптивость и уничтожить мятеж в зародыше лишь возросла.

– Как хорошо и покойно ехать в карете, – промямлил Дугал, с явной опаской поглядывая на Рэбела, словно на страшное чудовище из преисподней.

– А мне больше по душе простор и свежий воздух, – не согласился Лахлан. – Кроме того, Рэбелу тоже нужно как следует размяться.

– Этот конь слишком опасен, – настаивал Дугал.

Что за глупости? Лахлан удивленно уставился на кузена, ведь Рэбел подходил для него как нельзя лучше.

– Это же настоящий зверь! Он упрям и своенравен, как черт, и того и гляди сбросит вас с седла.

Что за чушь! Если кто действительно упрям и своенравен, так это не Рэбел, а он, Лахлан. Более того, ему нравилось быть самим собой. Сознавая свое превосходство, он, улыбнувшись, похлопал кузена по плечу и подал поводья его лошади подбежавшему конюху.

Не оглядываясь назад, Лахлан быстрыми шагами пересек двор и взбежал на крыльцо гостиницы. За день он устал и проголодался и уже предвкушал горячий ужин и теплую постель. Слуга, заранее посланный Маккинни, известил хозяина гостиницы, дабы тот все подготовил к приезду герцога.

В гостиной, кроме него, находилась семейная пара, муж с беременной женой. Лахлан замедлил шаги. Как ни отгонял он мысль о простом человеческом счастье, она неуклонно его преследовала, возникая каждый раз абсолютно неожиданно.

Семья, дети. Как он мечтал о них! Увы, для него это были несбыточные мечты. У него никогда не будет ни жены, ни детей. Никогда он не испытает той любви, которая светилась в счастливых глазах этих людей. Он даже на миг им позавидовал.

Но сейчас на лицах как мужа, так и жены также явственно проступало смешанное с усталостью отчаяние.

– Сэр, умоляю вас, неужели вы не видите, – хватая хозяина гостиницы за рукав, сердито воскликнул муж. – Неужели у вас не найдется хоть какой-нибудь комнаты для нас?

Хозяин отрицательно замотал головой.

– Ну хотя бы

для моей жены, – в отчаянии взмолился мужчина, видя, что его жена вот-вот расплачется.

– Нет, у меня ничего для вас нет. Все занято, – отрезал трактирщик в привычной для него грубой манере. – Если хотите, можете переночевать на конюшне.

Черствость трактирщика неприятно задела Лахлана. Представив, как женщина в ее положении будет спать на конюшне, он закусил губу, а потом внезапно понял, что вряд ли сможет спокойно уснуть в отведенном для него номере.

В конце концов, можно обойтись и без кровати, ему ведь немного нужно: всего лишь кров, стол и сон. Больше ничего.

Еще не понимая, что сейчас сделает, Лахлан подошел к трактирщику и неожиданно для самого себя повелительно произнес:

– Отдайте им мои комнаты.

Позади раздался жалобный голос Дугала:

– Ваша светлость, ну зачем!?

Рассердившись, Лахлан сделал ему знак замолчать.

– Да, и заодно отдайте им мой ужин.

Ошеломленный столь неожиданным развитием событий, трактирщик, растерявшись не меньше Дугала, в тон ему пробормотал:

– Ваша светлость, мы старались… жаркое специально для вас…

– Вот и прекрасно. Значит, оно приготовлено как следует.

– Ваша светлость, тогда нам нечем вас угостить, – испугался трактирщик. – Больше у нас ничего нет.

– Зато они будут довольны, – кивнув в сторону семейной пары, сказал Лахлан.

В глазах растроганной женщины сверкнули слезы. Сцена вышла слишком торжественной, а его поступок – слишком благородным. Чтобы ненароком не испортить момент, Лахлан торопливо произнес:

– Я и мой слуга переночуем на конюшне.

Дугал опять пропищал что-то нечленораздельное, не осмеливаясь открыто выразить свое неудовольствие. Последнее было весьма благоразумно. Изучив упрямый характер своего господина, он понимал, как опасно и бессмысленно ему противоречить, тем более в такой ситуации.

Ужин в общем зале оказался намного веселее и приятнее, чем они ожидали. Посетители смеялись, шутили, некоторые подходили к Лахлану и Дугалу, чтобы пожать им руки, кто-то даже играл на скрипке. Окруженные атмосферой дружелюбия и радушия, Лахлан и Дугал забыли о неудобствах, более того, в какой-то момент им стало казаться, что это самый лучший вечер за последнее время.

Лахлан вдруг перестал чувствовать свою обособленность и отчужденность.

Жизнь простых людей, как оказалось, была по-своему интересна, кроме внешней простоты и грубости, в ней имелись и свои радости.

Разыгравшаяся к ночи непогода загнала многих в гостиницу, так что спать на конюшне пришлось в большой компании. Когда Дугал начал стелить себе постель прямо на охапке сена, им опять овладело возмущение, и он недовольно забурчал, жалуясь на неудобства, казавшиеся Лахлану чем-то незначительным. Не вступая с кузеном в спор, он весело хлопнул его по плечу и рассмеялся.