Влюбленный мститель

Линн Вирджиния

Смерть сама по себе была не так уж и страшна, куда страшнее ожидание. Кейл чувствовал себя как посаженный в клетку зверь, которого вот-вот придут и вытащат на потеху досужей публике. Он видел этих людей, видел их палатки, их зазывал, их тележки, груженные снедью и всякой всячиной. Когда кого-то вешали, всегда было так: движимый любопытством народ стекался, чтобы поглазеть на несчастного. Пока ему на шею накидывали веревку, воцарялась гнетущая тишина; спустя мгновения в полу под ногами открывался люк, и тело камнем падало вниз, пока хватало веревки, а затем его снова выдергивали наверх. Хорошо, если веревка сразу

ломала шейные позвонки. Если нет, то под виселицей стоял палач, который дергал повешенного за ноги вниз, чтобы прекратить его мучения. Это, конечно, лучше, чем оставлять человека медленно умирать, задыхаясь от удушья.

В душе Кейл надеялся, что его линчуют. По крайней мере, конец наступает мгновенно, а кроме того, можно оказать пусть символическое, но сопротивление.

Не в силах спокойно лежать, он вскочил на ноги и подошел к окошку. Внизу на фоне сумерек вырисовывался темный силуэт виселицы. Ветерок покачивал свисающую с перекладины веревку. Под платформой наверняка уже поставили заранее заготовленный сосновый гроб.

С каким злорадством посмотрел бы на него в эти мгновения Митчелл, подумал Кейл и поморщился. Он не сомневался, что в данную минуту лицо его перекошено страхом, и потому глубоко вздохнул – в надежде вернуть себе самообладание. Может, стоит рискнуть постоять за свою жизнь, когда они утром придут за ним? Уж лучше скончаться от пули, чем от веревки.

Он привалился к стене. Когда ему на шею станут надевать веревку, он будет думать о Хлое, мысленно рисовать в сознании огонь ее страсти, вспоминать те сладостные часы, когда они занимались любовью. Лишь одно воспоминание он хотел взять с собой, когда войдет в дверь, ведущую только в одну сторону, – воспоминание о ней.

Господи, как он ее любит! Осознание этой истины как молнией озарило его. Он давно уже пытался понять, что же все-таки притягивает его к Хлое, пытался дать название этому сладкому томлению, этой нежности, которые испытывал к ней. Нет, раздражение, а порой и злость были ему хорошо знакомы. Но вот нежные чувства не поддавались определению вплоть до настоящего момента.

Главное, он не успел ей ничего сказать. И вот теперь он умрет, а она так и не узнает, что он любил ее. Потому что не признался ей в своей любви. Кейла охватило раскаяние. Ему было грустно потому, что придется приписать это признание в конце третьего письма, вместо того чтобы прошептать его Хлое на ушко. Но выбора не было. Слава Богу, что у него осталась хотя бы такая возможность.

Как и многое другое в его жизни, он и это сделал не так.

В колледже он слышал о судьбе, будто жизнь человека от рождения и до могилы предопределена свыше, все предначертано. Тогда он иронизировал по этому поводу, называя глупостью, поскольку считал, что знает, как намерен распорядиться жизнью. Он восстановит справедливость, отомстит за отца, докажет – пусть только самому себе, – что он не трус, каким был в ту давнюю страшную ночь. Только тогда его душа успокоится, только тогда его перестанут терзать угрызения совести, отравляющие ему существование.

И кто виноват, что у него ничего не получилось?

Кейл в раздумьях стоял у окна, наблюдая, как небо сначала сделалось розовато-фиолетовым, а затем оделось в темно-синий ночной бархат. Свою последнюю ночь он хотел бы провести бодрствуя. Ему нужно было время

для размышлений, для того, чтобы предаться мечтам о девушке со смелыми карими глазами и роскошными рыжевато-каштановыми волосами, своенравной и непокорной. Кейл вспоминал все, что она делала и говорила, и на губах его играла улыбка. Ему вспоминалось лицо Хлои, когда он поцеловал ее в первый раз, стоны, что срывались с ее губ, когда они занимались любовью.

Господи, как тяжело умирать, когда только одна мысль о ней заставляет кровь быстрее бежать по жилам. В эти минуты, как никогда прежде, Кейл ощутил в себе жажду жизни.

За ним пришли только в десять часов. Он провел долгую ночь, предаваясь воспоминаниям и размышлениям, пытаясь примириться с тем, что уготовано ему судьбой. Затем рассвело, а потом первые, робкие утренние лучи разгорелись ярче. Но за ним не шли. Время тянулось бесконечно долго. Кейл устал ждать и постепенно стал терять самообладание.

За окном уже слышались голоса – люди собирались па площадь. Где-то раздавались музыка и смех. Карнавал! Веселье действовало на нервы, и потому, когда, наконец, пришел Мортон, Кейл вздохнул с облегчением.

– Ну что, готов? – спросил шериф с ухмылкой. Кейл отвернулся от окна и направился к двери. – Впервые вижу человека, которому не терпится на виселицу.

– Это все потому, что у тебя здесь кормят дерьмово. Мне случалось есть живых слизняков, так даже они куда вкуснее твоей жратвы.

– На вкус и цвет, как говорится, товарищей нет, – заметил Мортон и пожал плечами.

– Это точно, – согласился Кейл и метнул взгляд в сторону вооруженных мужчин, что стояли в узком проходе у лестницы.

Мечтать о побеге бесполезно. Его выведут закованным в цепи, чтобы вдобавок к публичной казни еще и унизить.

С ухмылкой на лице Мортон отступил назад и жестом велел своим спутникам связать Кейлу руки за спиной, Кейлу не доводилось видеть их ранее. Его бесцеремонно развернули, заломили руки за спину и связали запястья, отчего у него сильно заныло раненое плечо.

– Ты не особо усердствуй, Мортон, – раздался за спиной знакомый голос, и Кейл увидел, как по коридору шагает Коуди Браттон. – Зачем доставлять человеку лишние мучения, перед тем как его повесят?

– Какая разница, если через час ему будет все равно? – огрызнулся Мортон.

– Ему, может быть, и да, а вот мне – нет. Не люблю, когда с человеком обращаются как со скотиной. Даже если он преступник.

Мортон негромко ругнулся, однако дал знак одному из своих подручных, чтобы тот ослабил веревку на запястьях Кейла. Сделано это было нехотя, причем так, чтобы, наоборот, доставить узнику как можно больше мучений. Тем не менее, Кейл решил, что обязан поблагодарить рейнджера за милосердие.

– Спасибо, – процедил он сквозь зубы.

– Не за что. – Браттон в задумчивости посмотрел на Кейла. – Мне бы хотелось задать тебе пару вопросов, перед тем как тебя уведут.

– Бесполезно. Можешь не стараться. Не то настроение. Я не сомкнул глаз всю ночь и хотел бы выспаться после главного представления. – Кейл холодно посмотрел на рейнджера.

«Пусть лучше катится ко всем чертям, – подумал Кейл, – все равно не дождется от меня никаких признаний!»

– Шериф, почему бы вам не подождать внизу? – спросил Браттон, не обращая внимания на Кейла.