Влюбленный скрипач (сборник)
Шрифт:
Он замолчал, впившись взглядом в ее испуганное лицо. И молчал долго. Минуты три, наверное. Так что Яна в конце концов не выдержала:
– Все? Я могу идти?
– Можете, душенька, конечно, можете. И адвокатику перед этим можете позвонить – что же мы тут, звери какие, что ли? У вас же адвокатик на такой случай непременно имеется? А у нас все по закону, – улыбаясь, он подтолкнул к ней какую-то бумагу – с гербами, с печатями.
Яна не сразу сумела прочитать разбегающиеся в глазах строчки: «…избрать мерой пресечения содержание…»
– Что?!
–
Он улыбался. Улыбался, черт бы его побрал!
Улыбался, всхлипывала Яна, облизывая разбитые о стену костяшки пальцев. Какая я дура! Зачем, ну зачем я вырядилась на этот допрос, как на вручение премии «Оскар»? Надо было прийти серенько, скромненько, в костюмчике а-ля сельская училка, без макияжа, без прически, пучок на затылке и очочки за двести рублей. Нет, решила прилично выглядеть! Зачем?! Он ведь меня возненавидел с первого взгляда: ты тут вся такая из себя красивенькая и богатенькая, а я, серенький, тебе жизнь-то отравлю. И отравил.
Недаром мне тогда, когда мы с Иосифом про Таньку разговаривали, показалось, что нас кто-то подслушивает. Это точно соседка была, что на Иосифа облизывается. И подслушала, и записала. И следователю отдала. Или, может, самой Таньке? А диктофон в машине, наверное, нашли. Вот следователю счастье-то! Мало того что громкое дело в руках, так еще и подозреваемых не надо искать – вот она я, готовенькая. С этой записью больше никаких улик не надо, практически чистосердечное признание! Да еще и экспертам подскажет, они все, что надо, найдут. И свидетелей отыщет, которые собственными глазами видели, как я Танькину машину портила. Нет, погодите, машину я портить не могла – я же к свадьбе готовилась. Значит, у меня алиби? Или я могла ее накануне испортить? Или, как там следователь сказал, попросила поклонника? Господи, да было бы желание – доказать все, что угодно, можно! А желание у него есть.
И на допрос больше ни разу не вызвал – маринует. Господи, что же делать! Я же умру тут, в этой камере!
Эпилог
Яна почувствовала, что в глазах темнеет, ноги стали какими-то ватными, звуки доносились глухо, как сквозь толстое одеяло:
– Именем Российской Федерации… за отсутствием состава преступления…
В ушах зазвенело, и она потеряла сознание…
– Яна, Янушка! Очнись, пожалуйста!
Конечно, ласковый голос Иосифа ей мерещится. Или она спит. А когда очнется, опять увидит унылые деревянные панели, которыми в России облицовывают стены, кажется, всех официальных учреждений, а уж залов суда – непременно. Или, хуже того, взгляд упрется в облупившуюся сизую краску на холодных ребрах нар. Но щеку грело явно солнечное тепло – нет, это не зал суда, тем более не камера.
Яна осторожно взглянула сквозь ресницы – что-то зеленое. И еще кусочек голубого. И немножко белого. Это же небо! Небо
Может, все-таки открыть глаза?
Скамейка. Кусты какие-то вокруг. За ними…
– Нет! – она снова зажмурилась, чтобы не видеть это жуткое серое здание с золотыми буквами «СУД» на табличке цвета запекшейся крови.
– Все позади, любимая! – Иосиф, сидевший рядом, крепче прижал ее к себе. – Следствие показало, что машина твоей тети была исправна. Это случайность. Ну не плачь же, любимая! Все позади!
Яна открыла глаза. Рядом со скамейкой стояли мама и отец. Они улыбались, но лица у них были виноватые. А вон Георгий, и в руках что-то блестящее.
– Я-ка! Тебе! – он передал ей плоский квадратный сверток.
Непослушными пальцами Яна развернула блестящую бумагу, открыла глянцевую коробочку желтоватого картона… В коробке лежало блюдечко с голубой каемочкой и вензелем Екатерины Великой в центре. На плотной карточке с золотым обрезом дрожащими буквами было выведено: «Чтобы ты все в жизни получала на нем! Твоя бабушка Женя».
Влюбленный скрипач
1. Случайное знакомство
– Выходи, красавица. – На лице далеко уже немолодого милиционера мелькнуло хмурое подобие улыбки. – И больше сюда не попадай. Не твое это дело, поняла?
Саша кивнула – говорить она не могла: судорогой сжало горло так, что даже дышать было трудно.
Господи, неужели все позади и сейчас она поедет домой, прочь из этого проклятого места? Домой, где ее ждут мама и маленький Павлик. Домой!
Саша оглянулась. Покрытые ржавчиной и налетом белесой дорожной пыли ворота тюрьмы, где она провела три немыслимо долгих, страшных дня, закрылись. Вот уж точно: никогда не зарекайся ни от сумы, ни от вот этого, что, пожалуй, в десять раз страшнее самой унылой нищеты.
Ничего! Все образуется. Все будет хорошо. В конце концов, уже должно прийти время для белой полосы… после стольких-то черных.
Тополиный пух кружился в воздухе, садился на лицо и щекотал нос. Это было приятно. Очнувшись от раздумий, Саша поняла, что улыбается.
– Ветер свободы будоражит и пьянит, так, что ли? – послышался рядом молодой насмешливый голос.
Саша подняла глаза. В нескольких шагах от нее стоял высокий парень, светловолосый, плечистый, совсем юный. Он смотрел на нее с любопытством и… что-то еще было в его глазах, такое, от чего щеки Саши вдруг вспыхнули непрошеным румянцем. И она попыталась отвернуться, чтобы скрыть его.
– Негоже прелестной барышне разгуливать одной в столь непотребном месте. Позволите вас подвезти? – не унимался веселый незнакомец, которого, похоже, ничуть не смущало ни Сашино молчание, ни ее холодный, настороженный взгляд.
– На чем? На палочке верхом? Или из тыквы появится карета? – сухо осведомилась Саша, мимоходом подумав, что тыкву, которой здесь и в помине не было, приплела совсем некстати.
– Боюсь разочаровать вас. Но все гораздо прозаичнее. Будем ловить попутку.