Влюбленный
Шрифт:
Одному российскому драматургу, преподававшему в Лос- Анджелесе, удалось раскрутить некоего миллионера, которому захотелось увидеть себя на большом экране. Сейчас этот инвестор рвет на себе волосы, не зная, как продать фильм, где он дебютировал и который обошелся ему в два с половиной миллиона долларов. Но — дело сделано.
Я слышал, что Евгений Матвеев, разъезжая по России с творческими встречами, собирал деньги на свой новый фильм. Я не осуждаю его: нужда заставила.
Во всех перечисленных выше случаях деньги, полученные на картину, можно было не возвращать.
Что же делать? Как все же снять фильм?
По какому-то странному недоразумению в этот период нас буквально завалили кредитными карточками (платиновыми и золотыми), каждая из которых предлагала взаймы тысячи и тысячи долларов. Кредиторы рассчитывали получить с нас большие проценты. Гарантией возврата для них служили, по- видимому, большой дом на Васанта — Уэй, белый «мерседес» и наши громкие голливудские профессии. Впрочем, не важно, что думали банковские служащие, давая кредит, — важно, что подумал я. Так вот, я подумал, что, набрав в каждой кредитной карточке по максимуму, мы могли бы получить примерно сто пятьдесят тысяч. Сто пятьдесят тысяч, ни много ни мало!
И я предложил жене — продюсеру:
— А почему бы не снять фильм на кредитные карточки?
— О Господи! — испугалась Наташа. — Еще не хватает потерять дом и машину! Отберут ведь, если не заплатишь. Как ты собираешься возвращать эти долги?
— Постепенно. Понемногу. Дают ведь в рассрочку на пять лет. А за один год фильм заработает столько, что мы легко рассчитаемся со всеми карточками. Не бойся.
— Легко сказать «не бойся», а вдруг фильм не получится?
— Получится! Непременно получится!
Если бы я заколебался, Наташа ни за что не согласилась бы. Но моя безапелляционная уверенность сломила ее сопротивление и помогла справиться с обуревавшими ее сомнениями.
На следующий день Наташа пришла домой радостная.
— Я достала еще пятьдесят!
— Как?
— Уговорила Алекса Кеворкяна. Я сказала, что мы могли бы сделать фильм за пятьдесят тысяч, потому что ты настоящий профессионал.
— Ну, это ты погорячилась — за пятьдесят!
— Если бы я попросила у него больше, он бы ни за что не дал. Ты думаешь, я дура?
В тот же вечер позвонил Алекс и спросил:
— Родион, вы что, в самом деле можете снять фильм за пятьдесят тысяч? Это же нереально.
— Почему нереально? — спокойно ответил я. — Наташа имела в виду чистое производство, без актеров. Актеров оплатим мы сами. У нас уже есть сто пятьдесят тысяч.
— А — а-а! Это другое дело. И когда вы собираетесь вернуть мне долг?
— Год, считай, уйдет на производство, ну и год — на продажу.
— Хорошо, я дам вам пятьдесят тысяч на два года под средний банковский процент.
Неплохое начало!
Мысль рискнуть своими деньгами — мысль отчаянная. Пожалуй, на подобный шаг мог пойти только заядлый игрок, любитель острых ощущений, или такие, как мы с Наташей, аутсайдеры, у которых не оставалось никакого другого выхода.
Единственный вопрос, на который мы
— Ты хочешь снять «Кору»? — спрашивала Наташа.
— За двести тысяч? Не справлюсь.
— А «Психушку»? В Москве, наверное, все дешево.
— Сегодня в Москве даже самый простенький фильм обходится в миллион — полтора.
— А что же тогда? Для «Русской рулетки» нужно пятнадцать миллионов. «Лебеди» еще дороже. «Небольшой дождик в четверг»?
— Нет, не потянем.
— Вот это да! А на кой черт тогда мы всё это затеяли?
— Я думаю, надо написать что-то попроще, подешевле.
Я назначил встречу с Эриком Ли Бауэрсом и сказал ему, что, несмотря на то что «Кору» мы по — прежнему любим, после катастрофы с Шамаевым мы не можем больше рассчитывать на чужие деньги. Мы решили вложить свои собственные средства, но их на «Кору» не хватит. Следовательно, нам надо придумать новую историю, поменьше масштабом.
Эрик слушал меня равнодушно, он все никак не мог смириться с крахом «Коры». Жена Эрика и вовсе не хотела с нами разговаривать. В тот день мы разошлись, ни о чем конкретно не договорившись.
Я знал, что Эрика можно заинтриговать лишь интересно закрученной историей. Как всякий творческий человек, он натура увлекающаяся. Но у меня пока не было такой истории. Мне следовало ее придумать.
Интересно, как путешествует мысль. Меня никогда не увлекали глобальные идеи. Небольшая заметка, мимолетное наблюдение, деталь, мелочь, случайное слово — и зернышко пускает корешок. Разумеется, «пустячок» только кажется пустячком, он должен тебя задеть, и задеть за живое. Душа предчувствует глубину и вибрирует в ответ. Говоря о формировании идеи, я умышленно подчеркиваю: душа и сердце, потому что сердечное, эмоциональное в творчестве для меня важнее всего. Мозг лишь подхватывает желание сердца и придает возникшим эмоциям словесную, музыкальную или ритмическую форму и наделяет ее смыслом. Конечно, существует бесконечное множество иных толкований, приоткрывающих завесу над таинством творчества. Но спросите, что подвигло художника, писателя или композитора на создание того или иного произведения, каков был первый импульс. Уверен, он сошлется на что-то, тронувшее душу. Зародыш художественного творения гнездится в сердце.
Впрочем, не исключаю, что моя теория наивна, что в мире искусства многие отдают предпочтение работе мозга. В своих рассуждениях я лишь опираюсь на собственный опыт и опыт тех, чьи художественные творения вызывали во мне эмоциональный отклик.
Какую же историю мне хотелось придумать? Что послужило толчком, импульсом?
Как вы знаете, в сентябре 1995 года мы отправили в Казань группу кардиоспециалистов Стэнфордского университета и спасли тридцать маленьких детей. Все они теперь бегают здоровые и больше не жалуются на сердце. Но были и такие, которым не повезло. Среди детей «отказников» была и шестилетняя Люда Игнатьева.