Вместе
Шрифт:
Она еще раз коснулась наушника и улыбнулась Дилейни:
– Я полагаю, тебе делали секвенирование генома?
– Да, для колледжа, – ответила Дилейни. Это стали требовать в большинстве учебных заведений – сначала в государственных, потом и в частных – по настоянию страховых компаний.
– Отлично! Значит, нужно только измерить основные показатели, сдать кровь, сделать рентген и все такое.
Они быстро шли в сторону клиники. Кики на своих гуттаперчевых ногах то и дело убегала вперед, а заметив, что Дилейни снова отстала, протягивала назад руку, по-детски растопырив пальцы. Ее кольца посверкивали в солнечных лучах.
В клинике
– Ладно, тут сказано, что тебе назначено в палату 11. – Кики заозиралась, сверяя карту на наручном экране с реальностью.
Дилейни посмотрела вглубь коридора.
– Мне кажется, сюда, – сказала она.
Кики подняла взгляд и после мучительно долгого изучения коридора облегченно улыбнулась:
– Прекрасно. Иди, а я вернусь, когда ты закончишь.
Дилейни двинулась мимо полутемных палат. Во многих на кушетках лежали люди, на экранах светились человеческие внутренности.
В палате 11 было пусто, но на одном из экранов переливались неоном трехмерные визуализации плода в матке. Детали были потрясающе четкими, ничего подобного Дилейни не видела. Наверное, какой-то передовой софт, который тестируют в кампусе, подумала она. Плод был больше натуральной величины, размером фута в три, с огромными глазами, покрытый розовой пленочкой, его крошечное прозрачное сердце трепетало, как воздушный змей на сильном ветру. Изображения остались от того, вернее, от той, кто был в палате до этого, и Дилейни, не успев себя одернуть, стала искать на экране имя. За долю секунды до того, как экран почернел, она прочитала. Мэйбеллин Холланд.
От шока Дилейни перестала дышать. Она прислушалась, не идет ли кто. Никого. Вышла в коридор, будто рассчитывая увидеть там саму Мэй Холланд. Коридор был пуст, и Дилейни вернулась в палату. Ей хотелось уйти. Она была уверена, что после того, как она это увидела, ситуация стала еще опаснее. Должна ли она рассказать кому-то? И разве многочисленные камеры в комнате уже не зафиксировали все? Рассказать – значит нарушить правила конфиденциальности, медицинская информация такого рода по-прежнему вне публичного доступа; не рассказать – не будет ли это сомнительным умалчиванием?
Экран снова ожил. На нем появилась женщина в белом халате, со стетоскопом на шее и папкой, прижатой к груди.
– Привет, Дилейни! – сказала она. – Я доктор Вильялобос.
***
Дальше все было совершенно рутинно. Так как у Дилейни уже имелась цифровая медкарта, “Вместе” просто было нужно перенести ее данные в собственную базу и обновить кое-какие показатели. Пока кушетка сканировала ее, Дилейни прокручивала в голове возможности. Маловероятно, что здесь, в кампусе, есть еще одна Мэйбеллин Холланд. Но также маловероятно, что генеральный директор “Вместе” лежала на этой ничем не примечательной кушетке, не говоря уже о том, чтобы оставить столь личную информацию на экране на обозрение следующего пациента. Но самым невероятным было то, что Мэй Холланд беременна. Она вела жизнь, полностью открытую для чужих взглядов, долгие годы оставаясь Прозрачной. Чтобы не предавать принципы Прозрачности, она должна была транслировать свой первый визит к любому врачу, в том числе и по поводу беременности, другое поведение породило бы подозрения, стало бы возвратом к пагубной скрытности.
Поэтому она не может быть беременна. Существование плода внутри Мэй Холланд попросту невозможно. Но как это доказать? Эта часть медицинских данных до сих пор не подпадала под “Право Знать”. Во время второй пандемии по всему миру стали поспешно продвигаться законы, дающие всем гражданам право знать, у кого обнаружен вирус и как человек мог его подхватить. Это казалось разумным и помогало сдерживать распространение болезни. А вши и мононуклеоз? ВИЧ и герпес? Никто не имеет права распространять эти заболевания – но все имеют право знать, кто является их носителями. Публичные списки превратились в норму, и выступать за конфиденциальность медицинских данных стало невозможно. Это же угроза окружающим и препятствие для научного прогресса.
Однако сведения о беременности продолжали оставаться закрытыми – по крайней мере, так гласил закон. Дилейни не могла даже ввести в поиск “беременность Мэй Холланд”, потому что все сразу узнали бы об этом. Вторая волна законов “Права Знать” гарантировала человеку право узнавать в реальном времени, кто ищет информацию о нем в интернете и какую именно. Ищущий, со своей стороны, тоже имел право знать, кто следит за его поиском, так что возникал двусторонний зеркальный эффект, который повторялся миллиард раз в день: ищущий искал, пока искомый наблюдал за поиском ищущего.
Может, Уэс сумеет обойти эту проблему? Но если это правда, если Мэй действительно вынашивает ребенка, значит, она это скрывает. И если глава “Вместе” намеренно утаивает информацию, то как Уэс сумеет получить к ней доступ? Но уж если кто и способен найти способ, то лишь он. Уэс обладает всем хакерским инструментарием, а главное – нестандартным мышлением, он умеет протискиваться через черные двери, боковые входы, через трещины и проломы, которые не заметит никто.
– Хорошо, мы закончили, – сказала доктор Вильялобос.
Застегивая пуговицы, Дилейни перебирала гипотезы, одна нелепее другой. Возможно, все подстроено, ее просто проверяют. Но если так, то правильной реакции просто не существует. Приватные вещи в первую очередь должны быть приватными. Мэй Холланд ведь и пытается искоренить вот такие скользкие ситуации, все эти секреты, ведущие к недоверию, подпитывающие теории заговоров. Ладно, у нее есть только один путь – ждать. Возможно, Мэй просто выжидает подходящий момент, чтобы объявить миру о том, что хочет подарить ему нового гражданина.
8
Почему нельзя хранить вещи
Как только Дилейни вышла в фойе, рядом тут же возникла Кики.
– Все в порядке? Мы идем в “Реформацию”, – объявила она.
Дилейни, у которой все еще кружилась голова, последовала за своей провожатой из клиники на яркий свет.
– Это более старая часть кампуса, – рассказывала Кики, пока они шли по проходу между какими-то ангарами и складами. – Здание, которое нам нужно, раньше было гаражом для военных самолетов, но нам оно оказалось очень полезным, так как туда вела старая и неиспользуемая линия подземки. Мы приспособили эти туннели для наших поездов. Давай за мной.