Вместо смерти
Шрифт:
– Знаешь, сегодня на позиции мне пришло в голову, что сейчас нет во Вселенной ни Рая, ни Ада, ведь по всем канонам они появятся лишь после Страшного Суда, после всеобщего воскрешения…
– А куда тогда попадают умершие? – заинтересовалась Вера. – То есть их души?
– Не знаю, - Василий Павлович не был религиозен, как, впрочем, и она, и с соответствующими книгами был знаком плохо. – Знаю лишь, что после смерти они остаются на земле сорок дней и мотаются туда-сюда, типа документы собирают для загранпаспорта. А на сороковой день, как я слышал,
– Утверждается в сужденном месте. Что за место такое? Ведь Страшный суд может состояться и через пятьсот лет, и через тысячу и миллион. Где же мы с тобой дождемся его?
– Может, в параллельном каком-нибудь мире?
– Вполне возможно. И думаю, там, в этом отстойнике, не так уж плохо, - Вера представила себе третьеразрядный гостиничный номер с шаткой кроватью и туалетом с неисправным бачком. Василий Павлович его чинил, она готовила яичницу на маргарине и думала, что пора помыть окна.
– Почему ты так думаешь?..
– Василий Павлович представил себя и Веру сидящими целую вечность на скамеечке в захолустном неухоженном парке. В ногах у них стояли чемоданы, а сами они ели залежалые хот-доги с соевыми сосисками.
– Презумпция невиновности. Я же юрист, - сказала Вера гордо.
– До суда лицо считается невиновным, пока его вина в совершенном преступлении не будет доказана в порядке, предусмотренном законом и установлена вступившим в законную силу приговором суда.
– Хорошо, если в этом отстойнике твоя презумпция действует.
– А сколько там народу… - театрально вздохнула Вера. – Там же все люди сидят, суда дожидаются, все, начиная с Адама и Евы.
– Места там наверняка достаточно. И наверняка можно подсуетится и найти приличную гостиницу на приличной планете. Кстати, моя прабабушка была еврейкой, так что не беспокойся, найду что-нибудь.
– А я, милый, не надоем тебе за миллион лет? – посмотрела внимательно.
– Глупости. Если, конечно, в наш номер не постучится Клеопатра, - зажмурился от удовольствия Петров
– А если Брэд Питт? Или даже Лановой?
– Не люблю Брэда Питта. Спущу его с лестницы. А с Лановым общайся, он человек правильный.
– Я знаю, ты меня ни на кого не променяешь, - сказала Вера. – Потому что любишь. И я тебя люблю…
– За это стоит повторить, - засмеялся Василий Павлович, занимая положение сверху.
Через полчаса они заснули, как провалились в мир иной.
18.
В мире ином ничего не изменилось. Таджик, бывший глава ОМОНа, пытал его раскаленным железом, она, многократно изнасилованная, смотрела, как Вася умирает от жара раскаленного штыка. Тут налетели вертолеты, появились наши и Андерсен. Веру увезли сразу, Василия Павловича долго приводили в чувство с помощью уколов и прибора искусственного дыхания.
Когда они оба проснулись в своей постели, глаза их были дики, ей не хотелось жить.
– Вера, Вера, это всего
Вера отодвигалась, уходила от его рук, она чувствовала каждого из этих двенадцати, каждого, кто запустил в нее свой изголодавшийся член, каждого, кто излил в нее сперму...
Потом пришел Андерсен и сказал, что эти совместные видения есть побочный результат приема красных таблеток, и надо терпеть, потому что без них они умрут спустя несколько дней.
– Так что надо привыкать, и начинать рассматривать данный побочный эффект как необходимый, - сказал он. – Я же говорил, что ваш организм типа буксует пробираясь от мертвого к живому («Или наоборот, - подумал Петров»). А если вам это не нравится, то ближайший борт доставит вас до Моздока, скорее всего, уже в виде груза 200. Но есть более приятный шанс, если не будете дергаться, скорее всего, все кончится неплохо.
За «побочный эффект» Вера хотела выпустить в него обойму из своего пистолета, но Андерсен оказался сообразительным малым и вовремя удалился. Перед этим он успел повертеть в руке иконку слепой, но всевидящей Матроны московской, лежавшую на тумбочке (как она оказалась в Сирии?!), хмыкнуть и недоуменно повертеть головой.
– Вера, ты должна понять, что все эти видения всего лишь кошмар. Ты видишь эти адские сны, но остаешься самой собой, - сказал ей Василий Павлович. И не забывай, нам не из чего выбирать – кроме как из нашего счастья, этих кошмаров и нашей смерти.
– Ты предлагаешь получать удовольствие? – посмотрела она с ужасом.
– Нет, я предлагаю изучить это явление. Может корвалола на ночь принимать или немного виски? Врачи рекомендуют 50 граммов на ночь. Лично я в эту ночь попробую, можно ли как-то всем этим управлять? Давай, заснув, часа в два ночи встретимся и прогуляемся?
– В военном Дамаске? Ночью? Нет, я лучше выпью виски. А ты проследи за мной, может, мы давно лунатики… - тут Вера о чем-то задумалась.
– Что с тобой?
– спросил Василий Павлович.
– Мне пришло в голову…
– Что пришло?
– Давай выпьем виски, потом ляжем спать, думая лишь об одном…
– О чем?
– Мы страстно, до конца пожелаем проснуться вместе в одном окопе, и пусть нас убьют вместе. Умирая, мы обнимемся и уйдем туда, где всегда хорошо, вместе, уйдем плечо к плечу.
Василий Павлович ничего не сказал, он думал, что у них с Верой осталось по одной таблетке, и потому выбора нет. Вера думала о том же:
– Андерсен не оставил нам таблеток. И потому завтра к вечеру мы пожнем плоды своих болезней. Врозь или в обнимку в одном окопе.
– Андерсену можно позвонить. Ему или в его контору, - пробормотал Василий Павлович, не веря, что они получат таблетки. Не получат, потому что время таблеток прошло.
– Я тоже думаю, что он их не оставил, потому что время их прошло, и пришло другое время.