Вне игры
Шрифт:
Вот и живу я всю жизнь в поисках такой любви. Любовь моя! Синяя птица!
Ах, какое старое кино, но до сих пор голова кружится…
…Мне всего восемнадцать лет. Гуляю в своём дворе, вернее — играю в пинг-понг. Вдруг появляется молодой мужчина, лет двадцати пяти, и с большим интересом за мной наблюдает. Ну и пусть. Ничего особенного в нём нет. Среднего роста, правда, сложен хорошо. А глаза такие зелёные, пушистые, ироничные… Батюшки, да мы, оказывается, живём в одном подъезде, а я и не знала! Не хочу ли вечером зайти к нему с подругой? Не знаю, посмотрим… А дальше очень медленно, как на рапиде: танцуем под проигрыватель в его комнате… вернее — только он пригласил меня, только ко мне прикоснулся… провал… полный провал… Лечу,
А потом две недели без сна. Он засыпал, а я не могла оторвать взгляда, остановить руки, заглушить стук сердца. Неужели! Неужели это я такая счастливая? И так всегда — и после рождения сына, и потом, когда расстались, потому что не могла терпеть его измен. Думала, что сойду с ума от ревности и горя… И потом, когда от отчаяния вышла замуж за другого, а сама ждала как безумная, чтобы он пришёл навестить сына, — снова видеть эти глаза, слышать этот голос! Только не прикасаться, только чтобы мама была дома, иначе… не смогу, не смогу устоять. Прыгну опять в эту бездну! А потом он разбился в авиакатастрофе. Так не стало у моего мальчика отца. И мне словно крылья обрубили.
…Этот «фильм» я смотрю редко — больно. Как будто виновата. Не простила. Оставила одного. Вот и потеряла.
Надо что-нибудь поспокойнее вспомнить. Вот, например… Чудная история. Пригласили меня на телевидение на роль. Поехала, прочитала сценарий. Здорово! Но, к сожалению, сниматься не могу: жду ребёнка. Просто этого пока не видно. Вернулась домой — звонок по телефону: «Здравствуйте! Меня зовут Андрей. Я вас сегодня на Шаболовке видел, вы читали в саду сценарий». И так далее. Голос приятный, интеллигентный, а главное — так как-то просто и искренне говорит, и в конце: «Можно, я вам ещё позвоню?» — «Звоните…»
Целый год мне этот Андрей звонил. И так мне нравилось с ним беседовать! «Бондарчук начинает снимать «Войну и мир». Слышали?» — «Да». — «Вот бы вам Наташу сыграть! Ах да, забыл, вы ведь ждёте ребёнка. А я бы знаете кого хотел играть? Пьера Безухова, я очень на него похож…» — «Здравствуйте, Вика, с началом весны вас! Видите, какое солнце яркое, а от капели просто звон в ушах!» — «… А у меня под окном такие клёны золотые. Больше всего люблю осень. А вы, Андрей?..»
…Плёнка такая старая. Иногда слова совсем непонятны, да, я думаю, они были не так важны. Просто два человека, ни разу не встретившись, целый год говорили о жизни, о любви, о природе, о профессии, и, наверное, им обоим это было нужно, очень…
А потом наступила тишина. Сын родился, начались заботы, иногда телефон звонил, но «тот» голос больше не был слышен.
И вот как-то вечером к нам домой зашёл высокий мужчина в очках. Мы сидели за чаем — мама, мой отчим, Владимир Павлович Бурмейстер, и его ученица из Парижа Вера Бокадоро. Вера сказала: «Познакомьтесь, это Андрон Кончаловский. Он принёс мне одну вещь передать в Париж». Я посмотрела мужчине глаза и поняла — это мой Андрей! Родители говорили ему: «Пожалуйста, проходите, садитесь чай пить!» А он, как-то странно смутившись, прохрипел: «Нет-нет, я пойду». И… ушёл. А голос остался… Остался на всю жизнь…
Боже мой! Сколько у меня в жизни встреч было с такими чудесными людьми! Я называю их «несостоявшиеся романы».
Ну вот, совсем как в кино! Олег Даль! Первая встреча — в Малом театре. Репетиция спектакля «Танцы на шоссе» в постановке Анатолия Васильевича Эфроса. Мы все молодые, весёлые, счастливые! Ещё бы — первая работа в таком театре! С таким режиссёром! С такими партнёрами! Виталий Соломин, Наталья Рудная, Олег Даль, Александр Потапов, Маргарита Фомина, Михаил Кононов, Иван Александрович Любезное! Даже сейчас горло перехватывает. Это было такое счастье!
Вот он, мой возлюбленный по пьесе, — Олег Даль. Я о таких мальчиках только в книгах читала. Кто он? Наверное, Дэвид Копперфильд. Изысканно-изящен, длинные тонкие пальцы, бархатный вишнёвый пиджачок или курточка, белая рубашка и бант! И при этом буйные кудри и синие насмешливые глаза. Нет, это не кадр из фильма под названием «Мечта одной девочки»! Он был так хорош, так учтив и так ядовито остроумен, что у меня холодело где-то в желудке, когда я встречала его ироничный взгляд. Я невольно жалась к Виталию Соломину. От него исходили какие-то искры здорового юмора. Он был такой уютный и добрый сибирский парень в мягком вязаном свитере. Мы могли подолгу болтать с ним, возвращаясь после репетиций домой, и даже целовались. Но однажды Наталья Рудная распустила свои дивные волосы, и Виталий потерял голову. А я осталась на сцене наедине с Олегом. Надо было учиться не бояться его, любить его, раздеваться перед ним… и я дрожала перед каждой репетицией: мне казалось, что он всё знает про меня. И я опять толстая, трусливая, бездарная…
Спас меня Анатолий Васильевич Эфрос, сказав однажды, что если ему дадут свой театр, а тогда он работал режиссёром в Центральном детском театре, то он обязательно пригласит меня туда работать. Господи! Какое это счастье, когда в тебя верит режиссёр! Я летела домой на крыльях — вернее, шла той самой походкой, когда все мужчины глядят тебе вслед, когда неважно, сколько тебе лет, во что ты одета. Когда без всякой косметики ты женщина! Ты прекрасна! Наш дуэт с Олегом получился очень удачным. Я перестала его бояться, мы стали друзьями. Дальше — тишина. Вернее, «треск старого аппарата, мелькание кадров». Стоп! Руза, старый Новый год, яркий солнечный день, и ко мне в номер вваливаются Олег Даль и Миша Кононов с бутылками жуткого местного вина, то ли портвейна, то ли ещё какой-то дряни. Никогда — ни до, ни после — ничего подобного я не пила. Но с ними пью! Пью с удовольствием! Говорим, говорим, говорим о театре, о профессии, шутим. Комната полна дыма и запаха каких-то винных ягод. Чувствую, что всё плывёт. Среди этого тумана натыкаюсь на странные, завораживающие синие глаза Олега… Они тянут меня, примагничивают. Наши руки непонятным образом сплетаются в полумраке комнаты… больше невозможно это терпеть… Я хватаю шубу и бегу на улицу. Не знаю, куда бежала, но он догнал меня, и мы с хохотом покатились с горы! Это потом я написала:
С тобой в снег; С тобой в смех, С тобой в грех…А тогда… Сквозь залепленные снегом ресницы, задыхаясь от смеха, вдруг увидела так близко сумасшедшие синие глаза, и снег растаял на моих губах, смешавшись с изумительным вкусом земляники. Растаял… растаял этот единственный, неповторимый поцелуй… но прощанье наше было впереди.
Я увидела его фигуру в просвете коридора Малого театра. Я сразу узнала его, не понимаю как, но и он узнал меня по силуэту. Мы бежали друг к другу, как Ромео и Джульетта, и обнялись. «Я рада, что ты возвращаешься в театр», — только успела шепнуть. «Я рад тебя видеть». — И смущённо отстранился. Он шёл в дирекцию. Больше я его ни разу не видела. Но вкус земляники на морозе остался.
…Как прекрасно это моё «кино»! Крути его когда хочешь. Вернее, это оно «крутит» меня! Независимо от времени и места вдруг так «закрутит»… То голос услышишь, то вдруг ветер запах знакомый принесёт… Я однажды так, «по запаху», долго шла за своей любовью… Знала, что его уже на свете нет, а почувствовала запах его одеколона — и пошла, пошла за ним в метро, даже глаза закрыла… И тут такой «фильм» начался… пока не уткнулась в чью-то спину… Пришлось «свет зажигать и выходить из зала».
А голос… Вот с голосом у меня однажды прокол случился. До сих пор готова со стыда сгореть.