Вне имён
Шрифт:
Мария, украдкой наблюдая за парнем из-за колонны, видела, как он подал что-то женщине, временно опираясь только на один костыль, и последовал дальше. Медленно, очень медленно... Сначала переставляя костыли, и только потом перенося вслед за ними и свое тело. Женщина перекрестила его вослед. И парень зашел внутрь Собора.
Немного позже, Мария и Фанни тоже вошли в храм. Множество оплавленных свечей освещало намоленные образы икон, и служба уже началась. Кто-то опустился на колени, кто-то и вовсе коснулся лбом пола.
Запах свечей и ладана... Хор церковный. Огромный иконостас, росписи, барельефы на потолке. Пышные Царские врата, большая люстра, колонны...Старые,
"Всем нем хотелось бы верить. И думать, что есть силы, которые нам помогут и защитят нас. Но, рано или поздно, мы понимаем, что такой силы не существует. Нас могут защитить, нам помочь, только другие люди. Как мне могут помочь Фанни, Неназываемый, Схимник. А богам... Им пока нет до нас дела. Быть может, в мире ином... Если мы сохраним нашу душу для этого, иного, мира, то мы встретим там эти высшие сущности. Но здесь... Им явно нет до нас никакого дела", - подумала Мария. Но она, хотя и не желая ничего попросить у Бога, даже о том, чтобы случилось чудо, и Николай стал прежним - всё же молилась, поддавшись общему молитвенному порыву, и желала возблагодарить Бога за то, что так удачно вышла из больницы и встретилась с замечательными людьми.
"Господи, спасибо тебе, спасибо, - еле слышно прошептала она, крестясь.
– И... да будет на всё воля твоя".
Схимник стоял у иконы Казанской божьей матери, созерцая спокойный её лик. Он поставил свечу и тихо произнес молитву. А потом, внезапно, услышал за своею спиной:
– И будет в сердце твоем лик её божественный, слезами орошенный образ...
Он обернулся. Сзади стоял человек, будто сам сошедший с иконы. В длинном одеянии с капюшоном, черное с серебром. С тихим, светлым ликом. Без возраста. С проницательными, живыми глазами, бездонными, как небо. Хотелось назвать его старцем, хотя на лице не было морщин, а в бороде и волосах - седины.
– Я - Отшельник. Так меня называют некоторые люди. Вы ожидаете меня и юношу на костылях?
– тихим, чуть приглушенным, голосом спросил он.
– Да. Меня называют Схимником.
– Он уже направляется сюда. После - мы все осторожно двинемся на выход. За нами следят две женщины. Это - из наших?
– Да.
Парень на костылях, медленно, с трудом, передвигаясь, приблизился к ним. Бросив на обоих скользящий взгляд, он подошел к иконе, и, оперев костыль о стену, полез в карман за свечой.
– Давайте, я вам помогу, молодой человек!
– подошел к нему Схимник.
Парень протянул ему свечу и сказал условную фразу:
– Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут...
– Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят, - отозвался Схимник.
– Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими, - продолжил подошедший к ним Отшельник.
Схимник зажег свечу от других свечей и поставил поближе к образу. Парень на костылях тихо произнес молитву.
– День гнева - день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака..., - произнес неожиданно Отшельник.
– Вот вам по хлебцу освященному, путники.
Он протянул им по маленькой просфоре. Они приняли их и спрятали в карманы.
– Смерти не будет, застынет природа, когда восстанет творенье, - произнес Отшельник громко.
Вокруг послышались шепотки:
– Блаженный!
– Чокнутый!
– Это - знаменитый
– Милости просим в келью мою. Да восхвалим Господа и дела его, братья мои!
– и Отшельник, приобняв Схимника и Николая, обратил их к выходу.
Две женщины смотрели издали на них пристально. Одна из них, со светло-русыми волосами, прошептала что-то и побледнела. А встретившись случайно с глазами парня-инвалида, вздрогнула, и отвела взор.
Парень тоже вздрогнул, встретившись с ней глазами. Но не отвел их, и еле заметно улыбнулся.
– Диез ире, диез илля, солвет секлум ин фавилля, - провозгласил Отшельник, сквозь толпу прорубая дорогу к выходу.
В парке, куда они долго, странными окружными путями, шли от метро "Черная речка", пахло прелой мокрой травой. Последние листья с деревьев опали во время недавних заморозков, но голые ветви не наводили мысли о печали и смерти. Всюду на парковых дорожках были огромные лужи, и местами абсолютно непролазную грязь надо было обходить по траве и листьям газонов. Но воздух здесь был непривычно чистым для большого города. И потому, у Николая закружилась голова. Он остановился, опираясь на костыли, и часто-часто задышал.
– Подойди, прислонись к дереву; напитайся этим воздухом. Он очистит тело, придаст ему энергии, - сказал Отшельник.
Николай, осторожно огибая лужи, заковылял к одному из ближайших деревьев, высокой белоствольной березе.
– Женское дерево выбрал. Значит, думает о тебе кто. Берегиня твоя, - сказал отшельник.
Николай улыбнулся, припомнив Марию в Казанском Соборе. Её неожиданный взгляд, удивленный и пронзающий.
Вскоре они были рядом со странным домом с заколоченными ставнями. С кривой надписью краской по ржавой железной табличке: "Не сдаётся. Не продаётся. Хозяина не беспокоить". Хотя, большинство и так не беспокоило, наверное, решив, что домик приспособлен для сторожа парка, хранения лопат и граблей. Снаружи облицованный деревом, с наваленным на крышу хворостом, внутри дом оказался каменной постройкой, и, похоже, очень старой. В нем имелась всего лишь одна небольшая комната с отделенным от неё стеною длинным и узким коридором.
В коридоре пахло грибами, непонятно откуда взявшимися в Питере. Связки сушеных грибов, перемежаясь с пучками трав, были развешены на веревке, вдоль глухой стены. Дом был низкий, с провалившимся, впалым входом. Помещение, таким образом, было полуподвальным. Окна, с внешней стороны наглухо закрытые ставнями, изнутри наполовину были заложены более поздней каменной кладкой. Сверху имелись занавески из грубой льняной ткани.
А комната насквозь пропахла ладаном; пол, хотя простой, неокрашенного дерева, был навощен до блеска, а может, ещё и отполирован до такого состояния издревле молящимися здесь людьми.
Несмотря на то, что внутренность этого дома ничуть не напоминала собой тот великолепный храм, в котором они сегодня побывали, молитвенная сила и нерушимое спокойствие, разлитые тут, действовали еще более успокаивающе; сила духа чувствовалась великая в этом малом доме. Это был истинный Храм духа Господня.
В единственной комнате была здесь и печь, и камин. Небольшой деревянный топчан, покрытый одеялом; тоже деревянный, грубо отёсанный, стол. Лавка с подушками для сидения, вышитыми крестиком. Огромный сундук у стены, открытый и полный книг...