Вне времени
Шрифт:
– А мы как раз уже пришли. Видишь это старенькое одноэтажное здание?
– Вижу. И зачем мы здесь? И что делают в этом здании вон те женщины косоедовские? Я заметила, как они туда прошмыгнули! Не нравится мне всё это!
– Я решил раскрыть перед тобой все тайны, ты взрослый человек. Пора тебе знать правду. Всю правду, которой ты так мучительно добивалась от меня. И вот мы – здесь. У самого начала. У истоков сокровенной главной тайны селения Ариведерчи.
– И что же там?
– За этой старенькой дверью сокрыта нечто настолько непохожее
Дзелинда расхохоталась, недослушав пафосную отцовскую речь.
– Папуля! Ты всё проспал! Я уже много лет - не маленький ребенок и давным-давно всё знаю и понимаю. Ну, ты меня и насмешил!
Вдали послышалось обиженное ржание, а затем – яростное цоканье копыт. Это стучали об асфальт свежие подковы воздушной лошади господина Пржевальского. Но скачущая ещё не успела добраться до хозяина, когда из ниоткуда появился улыбчивый солнечноголовый ариведерчевский подросток. Он взял Дзелинду за руку и, молча, повел её в загадочный дом.
– Папа, а как же ты?
– Не беспокойся за меня. Мы с лошадушкой снаружи потерпим, постоим. Мне там смотреть не на что, нагляделся прежде.
– Когда это?
– Когда тебя на свете-то ещё не было, дочка.
Дверь скрипнула, впустила гостей и тут же захлопнулась за ними. Улыбка сошла с лица Антона Макаровича. Он очень медленно и устало смежил глаза, в которые уже хлынули бессрочные воспоминания…
Жили-были две слезинки-близняшки, каждая в своём глазу. Жили они, не тужили, и не только не знали, что у каждой из них есть сестричка, но даже и не подозревали, что сами-то они есть. Ничегошеньки они не знали и были счастливы.
Но однажды глазки сильно-сильно заморгали, крепко-крепко зажмурились, и скатились слезинки к самым краешкам глазок, а потом не выдержали и побежали нечаянно. И вот добежали они до носика, а с него – до щёчек, а со щёчек – к уголкам раскрытого ревущего ротика, а оттуда – к подбородку. Подбородок был маленький, детский, слезинки увидели на нем друг друга, подбежали, обрадовались, поцеловались, обнялись и стали одной слезинкой, только чуть побольше.
Увидела слезинка далеко-далеко внизу землю да как прыгнет с подбородка, как полетит к земле! Упала она, растеклась немного и превратилась в тёплое солёное море, только очень-очень маленькое море, совсем маленькое, но всё-таки настоящее. Завелись в море рыбки всякие, хвостиками замахали, гуляют туда-сюда, от берега к берегу.
А слезинка сохнуть начала. Особенно, когда в море завелся кит. Он был такой огромный, что только махнул хвостищем и сразу выскочил на берег. Мечется кит по берегу, воды просит, а маленькое море совсем уже крохотным стало, берега солью покрылись. И вдруг откуда-то сверху прилетели мелкие брызги. Обрадовалось море, стало их глотать, как таблетки, целыми горстями, от высыхания лечиться. Заплескались радостные волны, и вот уже хлынули к ним гости небесные – капли дождевые, много-много…
И стало море огромным – с целую лужу! Рыбы, киты, кальмары – все-все
А вечером после дождя море под луной успокоилось и уснуло. И снилось ему всю ночь, что оно – маленькая слезинка на деткой щёчке. Маленькая-маленькая, как звёздочка, потому что в ней отражается луна, а ещё звёзды и всё-всё небо вокруг, и вся-вся земля. И мы больше никогда-никогда не будем плакать, правда, малыш? Прости меня, прости, прости, прости…
Шаг 19
Дверь таинственного домика растворилась. Да, растаяла в воздухе. На пороге стояла Дзелинда. Она и не она. Лицо её изменилось, не то чтобы потемнело, но стало задумчивым, неуверенным в чем-то очень важном. Антон Макарович бросился навстречу, обнял дочь и горячо зашептал:
– Пойдём-пойдём отсюда, забудь-забудь, этого не было, ничего не было! Прости-прости меня! Прости за то, что тебе пришлось увидеть это и пережить такое… прости…
– Это не люди… Они – не люди, папа. Ты не говорил мне раньше. Ты ничего не говорил… Зачем я… Зачем мне было это знать? Господи, какая же я была!.. Как мне теперь с этим жить? Папа! Скажи мне: кто же я?!!
– Ты? .. Как? Разве ты не знаешь теперь уже точно? Ты – моя дочь, Дзелинда. Самое дорогое для меня существо на свете!
– Ты прав! Существо! Именно – существо! Со мной было так же? Да или нет?
– Да… Но это ничего не значит! Мы – родные!
– Ещё бы! Я понимаю. Конечно, куда уж родней! Ведь ты мне не только отец…
Пржевальский замер. Ему казалось, что сердце его висит в воздухе рядом с ним - на тончайшей паутинно-раскачивающейся ниточке!
– Не только отец… но и…
– Кто?
– Не знаю кто… - прошептала Дзелинда и невольно опустила глаза. Щеки её пылали, - не знаю как это назвать…
– Разве они плохие?
– Нет, папа, они добрые, но..
– Если бы их не осталось, весь мир превратился в одно бесконечное Косоедово! Ты это понимаешь? Ты бы этого хотела?
– Нет. Точно – нет. Не хотела бы, нет. Мир – шантажа, чистогана, зависти, клеветы, там всё – исподтишка. Но ведь… получается, что они нам помогают?!
– Не помогают. Их услуги очень-очень щедро оплачиваются. Это их – основной бизнес вот уже третью сотню лет! Кровососы они и хапуги. Но у нас нет другого выхода.
– Теперь я знаю всё. Спасибо, Антон Макарович…
– Не дуйся, Дзелинда Антоновна, не дуйся, и не всё ты ещё знаешь, не всё…
– Ты так думаешь? И что же мне неизвестно, по твоему мнению, папуля?
– А про пчелок. Вот послушай . Полезно будет.
Дзелинда вздохнула. Отвернулась. Потом резко снова повернулась к отцу и произнесла: - Рассказывай.
И опустила голову…
Жил-был добрый пчёл. И была у него хорошая пчела. И были у них пчелинки и пчельцы. Мелкие, но много. Пчёл и пчела занимались пчеловодством. С утра до вечера водили они своих пчелинок и пчельцов по разным цветам.