Вне закона
Шрифт:
Женщина была одета в черное, что, на взгляд Эйхо, в разгар лета выглядело навязчиво и угнетающе. Впрочем, наряд был элегантен и свидетельствовал о хорошем вкусе. Никаких драгоценностей. Возможно, перебор с макияжем, но все равно незнакомка выглядела замечательно. Зрелая, однако возраст Эйхо определить не смогла. Черты лица неподвижные, похожие на маску. Пару раз Эйхо ощутила неловкость от прямоты ее взгляда. Она догадывалась, что к ней станут приставать: после достижения половой зрелости ей приходилось иметь дело с подобными случаями раза по три в неделю.
Однако разглядывание
— Простите, — обратилась Эйхо к женщине. — Мы с вами знакомы? — Причем выговорила это так, что в голосе легко слышалось: «Что бы ты ни замышляла, и думать про то забудь».
В ответ легкий прищур удивления. И лишь спустя еще несколько секунд женщина нарочито перевела взгляд с Эйхо на картину Рэнсома. Бегло осмотрела ее, повернулась и, будто Эйхо не существовала больше на этом свете, пошла, цокая каблучками по полу галереи.
У Эйхо вдруг свело плечи. Она взглянула на тучного музейного охранника, который тоже смотрел вслед женщине в черном.
— Это что за диво?
Охранник пожал плечами.
— На нервы действует. С утра тут толчется. Думаю, она из галереи, что в Нью-Йорке. — Указал на портрет Рэнсома: — Его галереи. Вы ж знаете, как эти художники носятся с тем, куда да как их на выставке поместят.
— Угу. Она вообще не говорит?
— Со мной не заговаривала.
Машина, которую нанял Стефан, поджидала на стоянке такси возле Хайбриджа. Стефан, прислонившись к дверце автомобиля, выискивал в вестнике последние результаты скачек. На багажнике лежал бланк с записью его ставок.
Когда Эйхо подошла, он отложил вестник с кислым выражением лица. Судя по всему, Малютка Марджи добралась до финиша, когда разбор призовых денег завершился.
— Итак, чары наконец-то спали. А я-то уж собирался раскладушку разыскивать, чтобы всю ночь здесь провести.
— Спасибо вам, Стефан, вы очень терпеливы.
Они задержались на тротуаре, наслаждаясь благоухающим теплом. Нью-Йорк, откуда они выехали утром, напоминал кипящий котел.
— Все это пускание пыли в глаза, — произнес Стефан, глядя на отделанный золотом и стеклом фасад здания, построенного по проекту Цезаря Пелли. — В мире искусства Рэнсомы набили руку на манипуляции. А редкость его работ делает их еще желаннее для грифов-торгашей.
— Нет, я считаю, Стефан, что дело тут в редкостном качестве. Курбе, Боннар, Рэнсом — их роднит чувство… назовите его божественной печалью.
— Божественная печаль. Мило сказано. Надо запомнить и стянуть для моей колонки «Новости живописи». Мы где сегодня ужинаем? Вы, Эйхо, разумеется, позаботились о том, чтобы заказать столик?
Эйхо смотрела мимо него на женщину в черном, которая, выйдя из музея, направлялась к такси.
Стефан обернулся:
— Это еще кто или что такое?
— Не знаю. Я ее в галерее увидела. Пялилась на меня.
Жуть одна, подумала Эйхо, до чего похожа на черную королеву, что у нас дома на шахматной доске стоит.
— Судя по отсутствию интереса к вам, вы ее отшили.
Эйхо покачала головой:
— Нет.
— Которая сестра? Такое впечатление, что им счету нет.
— Сиобан. Она последняя.
— Это не та, огромная, неуклюжая, жутко крикливая?
— Тсс-с. На самом деле она очень милая.
— Теперь, когда Питер заслужил свой золотой щит, смею ли я предположить, что следующее торжество состоится по поводу вашей помолвки?
— Да. Как только все оправятся от сегодняшней.
Стефан принял глубоко огорченный вид.
— Эйхо, вы хотя бы представление имеете, что сотворит вынашивание ребенка с вашей изумительной фигурой, с вашим лицом?
Эйхо посмотрела на часы и виновато улыбнулась:
— Я едва успеваю на четырехчасовой до Нью-Йорка.
— Тогда в путь.
На всем их коротком пути по Мемориал-драйв и через реку к бостонскому Северному вокзалу Эйхо только тем и была занята, что отвечала на пришедшие по электронной почте сообщения. Она даже не заметила, что такси, в которое села женщина в черном, неотступно следует за ними.
«Мам, привет.
Хлопотный денек. Пришлось поторопиться, но успеваю на четырехчасовой поезд. Наверное, с вокзала поеду прямо в Куинс, так что домой доберусь только за полночь.
Выиграла сегодня у босса по очкам. Расскажу тебе об этом за завтраком. Заходила к дяде Рори в Дом, но сестра на его этаже сказала, что он, наверное, не поймет, кто я такая…»
Поезд тихо катил через туннель, выбираясь из города. Эйхо откинулась на спинку уютного мягкого кресла, оторвав взгляд от компьютера, за которым просидела большую часть дня. В глазах все расплывалось, затылок и шея занемели, к тому же болела голова. Она взглянула на свое отражение в оконном стекле, а оно вдруг исчезло, стоило поезду вырваться на яркий солнечный свет. Эйхо несколько раз сжала веки, закрыла лэптоп, отправив матери сообщение, поискала в сумочке успокоительное и проглотила три таблетки, запивая их глотком воды. Потом закрыла глаза и потерла виски.
Когда она вновь открыла глаза, то увидела женщину в черном. Та мрачно взирала на нее, перед тем как открыть дверь в тамбур, а потом пропала из виду, удалившись в клуб-вагон.
Взгляд ничего не значил. Даже то, что они оказались в одном поезде, тоже ничего не значило. И все-таки немалую часть пути до Нью-Йорка Эйхо, пытаясь соснуть, никак не могла выбросить эту женщину из головы.
2
После того как в больнице Флэтбуш Питеру О'Ниллу заштопали рану, наложив восемь швов возле левого глаза, напарник, Рэй Скалла, довез его до здания полицейского участка 7–5, где Пит пересел в свою машину и отправился домой — на Бейсайд в Куинс. К тому времени он уже оттрубил двенадцать часов, однако впереди его ждали два свободных от службы дня.