Вне закона
Шрифт:
— Могу я включить стоимость выходного платья в счет своих производственных расходов?
— Разумеется, нет.
Эйхо слегка вздрогнула.
— Однако, вероятно, — буркнул Стефан, поигрывая золотым пером, — мы сможем что-то предпринять по поводу прибавки, о которой вы уже столько недель канючите.
4
Личные покои Сайруса Мелличампа занимали четвертый этаж здания его галереи на Пятьдесят восьмой улице в восточной части города. И являли собой пример того,
Состояние Джона Рэнсома и десятой доли не дотягивало до могущества, какое удалось обрести Саю Мелличампу в качестве центральной фигуры нью-йоркского мира искусств, однако в торжественный вечер, посвященный Рэнсому и его новым картинам, посещать который не собирался, он был одет по-будничному. Теннисный свитер, брюки защитного цвета и легкие туфли. Никаких носков. Гости галереи пили внизу «Моэ-э-Шандон», а Рэнсом в кабинете Сая потягивал пиво и наблюдал за вечеринкой по нескольким телемониторам.
Звука не было, но благодаря дорогостоящей системе наблюдения, установленной в галерее ее хозяином, при желании он мог «подключиться» почти к любому разговору, которые велись на первых двух этажах, где роями металась пресса — от одной суперзвезды к другой. Назовите любую профессию, притягательную своим глянцевым блеском, — и вот она перед вами, почитаемая икона, живая легенда или просто суперзвезда. Сай Мелличамп уговорил своего близкого друга (из списка, в котором значились многие сотни фамилий) приготовить вечером ужин для Рэнсома и гостей, причем и он, и они все еще пребывали в неведении о том, что приглашены.
— Джон, — сообщил Сай, — мсье Рапу хотел бы знать, не пожелаете ли вы добавить к его меню особенное блюдо на сегодняшний вечер.
— А почему бы нам не наплевать на это самое меню и не закусить чизбургерами? — предложил Рэнсом.
— О Боже ты мой, — произнес Сай после того, как сумел прийти в себя от изумления. — Наплевать?.. Джон, мсье Рапу один из уважаемых шеф-поваров на четырех континентах.
— Ну тогда, полагаю, он способен приготовить чертовски вкусный чизбургер.
— Джо-о-он…
— Мы ужинаем с парой ребятишек. В основном. И я хочу, чтобы им было легко и просто, чтобы не терзались они тем, за какую вилку браться.
По дюжине за один раз гости галереи допускались в зал, где была выставлена коллекция Рэнсома. Дабы избежать ущемленных самолюбий, порядок, в каком гостям позволялось взглянуть на новых «рэнсомов», определялся наугад по жребию. Исключение было сделано для Эйхо, Питера и Стефана Конина, которых заранее приписали ко второй группе. Рэнсом, несмотря на ленивое равнодушие к собственному торжеству, с нетерпением ожидал встречи с той, к кому в этот вечер его влекло больше всего.
На всех новых картинах изображалась одна и та же натурщица —
Два холста без рам укрепили прямо на стене. Остальные три, на подрамниках, были невелики, всего по три квадратных фута. Непременной деталью всех работ Рэнсома служили первозданные, зловещие или грозные пейзажи дикой природы, на фоне которых отстраненно существовали его натурщицы.
Войдя в комнату, Питер уже через пару минут стал беспокойно поглядывать на Эйхо, которая словно погрузилась в созерцание.
— Я не врубаюсь.
Приглушенно, но твердо Эйхо произнесла:
— Питер!
— Это что, вроде мессы торжественной, мне и говорить нельзя?
— Просто… потише, пожалуйста.
— Пять картин? — Питер понизил голос. — Это из-за них сыр-бор? Все эти кинозвезды? Видела, тут малый, что играет Джеймса Бонда, ходит.
— Он пишет всего пять полотен. Каждые три года.
— Не спешит, а?
— Старается. — Питер слышал ее дыхание — верный признак восторга. — Как он свет использует!
— Ты уже от нее глаз оторвать не можешь…
— Отойди.
Питер пожал плечами и отошел к Стефану, не менее поглощенному в созерцание творчества Рэнсома.
— Рэнсому платят за квадратный ярд?
— Скорее, за квадратный дюйм. Нужно выставить семизначную сумму, чтобы просто попасть в число игроков, которые разыграют одну картину. А как мне сказали, уже набралось больше четырехсот возможных покупателей, готовых потягаться на кошельках.
— За пять картин? Эйхо, рисуй одни картины. Забудь про свою работу днем.
Эйхо бросила на него уничтожающий взгляд за то, что ее вывели из состояния сосредоточенности. Питер скорчил ей в ответ рожицу и обратился к Стефану:
— Кажется, я эту негритянку видел где-то еще. «Спортс иллюстрейтед»! Номер прошлого года про купальники.
— Сомнительно, — прищурился Стефан. — Никому не известно, что представляют собой те, кто позирует Рэнсому. Ни одна из натурщиц не появлялась на шоу, ни об одной не писали газеты. Как, впрочем, и о самом гении. Он, может быть, среди нас сегодня, но лично я его не узнаю. Никогда не видел его фотографии.
— Хотите сказать, он застенчив?
— Или исключительно прозорлив.
Питер сосредоточился на картине, где неведомая чернокожая девушка изображалась обнаженной. Для воображения не оставалось ничего. Один необузданный чувственный позыв. Он внимательно оглядел маленький зал, словно пробуя свои способности детектива в попытке определить, нет ли рядом самого художника. Вместо него увидел Тайю. Та стояла в дверях и смотрела на него.
— Эйхо?
Девушка обернулась на зов Питера, нахмурив брови, но тут же сама увидела Тайю. Когда женщина в черном убедилась, что завладела вниманием Эйхо, она поманила ее. Эйхо и Питер переглянулись.