Вне закона
Шрифт:
Значит, это Силки, подруга Валери. Которая, как уверяла Вал, боялась, и очень, Джона Рэнсома.
Он пустился к машине трусцой, держа в руке свой жетон. Но Силки, окинув его торопливым взглядом сквозь ветровое стекло, отвернулась и, глядя через плечо, пустила внедорожник задним ходом, явно собираясь удрать. Как будто потрясение от смерти Валери сменилось у нее страхом попасть копам в лапы.
Из всех женщин Рэнсома она была скорее всего единственной, кто мог бы помочь прищучить Джона Рэнсома. Питер побежал. Не могла же она вечно ехать назад, хотя от него отрывалась все больше и больше. На следующем перекрестке «кадиллак» обогнул какую-то машину, которая, визжа тормозами,
Силки у него в руках. Если, конечно, автомобиль не в угоне.
Эйхо одолевали тяжкие сны. Она голая в бедфордском домике. Ходит из комнаты в комнату, сгорая от желания поговорить с Питером. А его нигде нет. Сколько телефонов перепробовала — ни один не работает. Об электронной почте говорить нечего — лэптоп так и лежит испорченный.
Ее зовет Джон Рэнсом. Сердится, что она бросила его, не закончив позировать. А ей просто надоело быть с ним. В мастерской полно всяких отвратительных птиц. Птицы ей всегда не нравились, с тех самых пор как ее, совсем малышку, пребольно клюнул голубь-сизарь, когда она сидела на лавочке в зооуголке Центрального парка. Птицы в мастерской были все черные, как наряд Тайи. Они пронзительно кричали на нее, сидящую в клетке, куда ее поместил Джон. Стоя снаружи, он раскрашивал Эйхо, просовывая сквозь прутья длинную-предлинную кисть с наконечником из соболиного волоса, который неслышными волнами ходил по ее телу. Этих волн она не боялась, но испытывала жуткое чувство вины оттого, что они ей нравились, вызывали дрожь предвкушения громадной бродячей волны, готовой вот-вот сотрясти страстью всю ее плоть. Она крутилась, стараясь увернуться от коварных ударов его кисти.
— Нет! Ты что хочешь нам устроить? Никуда ты не пойдешь!
Эйхо рывком села на постели, вырванная из самой гущи эротического сна. Потом повалилась на бок, ослабленная головокружением. Почти без сил. В горле пересохло. С минуту вылежалась, пока утихло сердцебиение и руки вновь налились силой. Сон сморил Эйхо за чтением «Вильетт». [60]
Ветер снаружи стонал, а ставня опять разболталась. Шевельнувшись под одеялом, Эйхо обнаружила, что в самый пик сна животворная влага исходила из нее. Вздохнула, зевнула и, все еще ощущая нервное колотье, потянулась за стоящей на тумбочке бутылкой воды. И вдруг увидела в дверях спальни Джона Рэнсома.
60
Роман Шарлотты Бронте.
Тот с трудом держался на ногах, голова слегка покачивалась, глаза будто стеклянные.
Пьян в стельку, подумала девушка, и страх закрался ей в душу.
— Джон…
Губы у него двигались, но он не в силах был ни звука произнести.
— Вам тут нечего делать, — пробормотала Эйхо. — Пожалуйста, уходите.
Он на миг оперся о косяк, потом шагнул так, словно у него ноги в кандалы закованы.
— Нет, Джон!
Он слабо махнул рукой, словно отметая возражение. И забормотал:
— Не сумел ее остановить. Ударила меня. Убежала. Это…
В полутора шагах от Эйхо он рухнул на кровать
Эйхо вскочив с постели, опустилась рядом с ним на колени. Заметила, как на голове с левой стороны у Рэнсома вздулась шишка размером с кулак. Крови было мало — на волосах, капельками по вороту рубашки. Никаких потоков. Вид крови на нее не действовал, просто Эйхо знала — если рана серьезная, потеря крови грозит бедой. Внешне вроде ничего опасного, но от удара мог пострадать мозг. Это и беспокоило девушку. На острове не было врача. Трое мужчин и женщина имели свидетельства фельдшеров, только Эйхо не знала, кто они и где живут.
Ей удалось поднять Рэнсома и уложить на кровать. Все как тогда, только на этот раз без угрозы переохлаждения. Рэнсом был в сознании. Эйхо перевернула его на живот, повернув голову набок, чтоб поменьше было шансов ему захлебнуться собственной рвотой, если станет тошнить. Сайера, Эйхо знала, держала наготове таблетки от тошноты, которая порой накатывала на нее от жара плиты. Эйхо стремглав спустилась в кухню, схватила нюхательную соль, замотала лед в полотенце и бегом вернулась в спальню.
Услышала его легкое похрапывание. Должно быть, добрый знак. Эйхо осторожно обложила шишку льдом.
Надо же так по голове ударить. Дать ему поспать или будить все время? Эйхо вытерла слезы. Выбраться в деревню и стучать во все двери, пока не отыщется фельдшер? Но выходить под леденящий ветер во тьму было страшно. Страшно столкнуться с Тайей.
Тайя… Ставня стукнула, и страх кусачим морозцем пополз по спине, добираясь до корней волос. Джон сказал, что не сумел остановить ее. Убежала. Только почему она такое учинила, из-за чего они сражение устроили?
Эйхо вытащила из-под кровати молоток. Дошла до двери. Та оказалась не заперта. Эйхо подперла ее стулом, уперев спинку под ручку, потом опять поднялась к себе и забралась на кровать рядом с Джоном.
Надо считать у него пульс, записывать, помечать время. Каждые пятнадцать минут. И так всю ночь. Все время не спускать с него глаз. До тех пор пока не проснется или… но о том, что «или», Эйхо отказывалась думать.
На рассвете он заворочался и открыл глаза. Взглянул на Эйхо, явно не соображая, где он и почему.
— Бриджид?
— Я… Мэри Кэтрин, Джон.
— А-а… — Глаза у Рэнсома слегка просветлели. — Что со мной?
— Кажется, Тайя вас чем-то ударила. Нет-нет, не трогайте эту опухоль. — Она перехватила его руку.
— Надо же… Никогда раньше такого не делала. — По лицу его скользнуло выражение, близкое к ужасу. — Где она?
— Джон, я не знаю.
— В туалет.
— Вас тошнит?
— Нет. Не думаю.
Она помогла ему добраться до туалета и ждала у двери, опасаясь, как бы он снова не потерял сознание и не упал. Расслышала, как Рэнсом плеснул водой себе на лицо, тихонько постанывая. Когда вышел, держался на ногах тверже. Взглянул на нее.
— Я назвал вас Бриджид?
— Да.
— Она, будь жива, такой, как вы, не была бы.
— Ложитесь в постель, Джон.
— Должен…
— Что сделать?
Он покачал головой и пожалел об этом. Эйхо подхватила его и довела до кровати. Рэнсом улегся, прикрыл глаза.
— Побудете со мной?
— Непременно, Джон.
Она коснулась губами его сухих губ. Еще не поцелуй в общем-то. И легла рядом, глядя, как пробиваются в окно первые проблески солнца через сломанную ставню. Слегка обеспокоенная, немного растерянная, Эйхо несказанно радовалась тому, что у него, судя по всему, все обошлось.