Вне закона

Кинг Стивен

Ученик. Учитель. Кто был кем — еще предстояло выяснить. Наверное, смятение и отчаяние, вызванные обретенной связью, теперь насыщали воздух, которым они дышали, могуществом клятвы на крови.

— Ах, Мэри Кэтрин…

— Я спросила вас, мы поладили? Это наша отправная точка? Куда? Когда? Что нам теперь делать, Джон?

Он вздохнул, слегка кивнув. Даже от этого стало больно. Рэнсом слегка тронул шишку на голове.

— Вы непокорный чудный ребенок. Ваше сердце… оно так отличается от моего… Вот что делает вас такой

ценной для меня, Мэри Кэтрин. — Рэнсом рассудительно коснулся ее плеча, дважды похлопал по нему.

Прикосновение ей понравилось, слова же она пропустила мимо ушей.

— Давайте я соберу остальные кисти…

Когда молчание грозило превратиться в вечность, Рэнсом заговорил:

— Работа всегда была для меня спасением. Хотел бы я знать, не потому ли ваш Бог и послал мне вас?

— Мы это выясним, — отозвалась Эйхо.

Питер слышал, как один из следователей спросил:

— Насколько близко она добралась до печени?

Женщина, по-видимому, врач приемного отделения, которая накладывала швы, ответила:

— Достаточно близко, чтобы измерить.

Другой следователь, говоривший в нос, как южанин, заметил:

— Ирландцу повезло. Можно с ним теперь переговорить?

— Он не спит.

Полицейские вошли к Питеру в палату. У того, что постарше, видно, уже на пороге пенсии, выпирало брюшко, а нос торчал крючком, как у мраморной статуи древнего римлянина. У молодого, но не такого уж и молодого (лет сорока, прикинул Питер) рыжие волосы весело торчали в беспорядке. Был он симпатичен в своей суровости, что, наверное, притягивало к нему женщин, находивших в этом какое-то виноватое удовольствие. Цинизм прописался у него на лице вроде рубцов от застарелых прыщей.

Он улыбнулся Питеру:

— Как дела, счастливчик?

— В порядке, думаю.

— Фрэнк Тиллери, полиция Кембриджа. А это мой отец-командир Сал Транка.

— Привет.

— Привет.

Показное дружелюбие на Питера впечатления не произвело. Полицейским не понравилось то, что они увидели в квартире архитектора, не понравилось и то, что успели выслушать от Силки. Питер им тоже не понравился.

— Злодейку еще не нашли? — перехватил он инициативу.

Ответил Сал:

— Пока не объявилась. Нож нашли в банке с краской. Семь дюймов, тонкий, такие в старину стилетами называли.

Тиллери оперся о стену и ухмыльнулся, словно лимон жевал:

— Пит, ты не мог бы рассказать нам, чего ради гонялся по нашему городу за маньячкой-убийцей, не уведомив о том нас хотя бы из вежливости?

— Я не при делах. Я… Силки Маккензи разыскивал. Пришел как раз, когда каша заварилась.

— А что тебе от Маккензи надо было? Я повторяю: что-то тут меня не очень убеждает.

— Познакомились с ней… в Нью-Йорке. — Ребра у Питера были перетянуты, дышалось трудно. — Как я вам еще там говорил, выдалось немного

свободного времени — дай, думаю, повидаю.

— Она явно с другим парнем сошлась, хозяином квартиры, — заметил Сал. — Билет у тебя в кармане пальто поведал нам, что прилетел ты из Хьюстона вчера утром.

Питер отбивался:

— Так друзья же повсюду. Я в отпуске, вот и слоняюсь.

— Чертовски занятно, — гнул свое Тиллери. — Собираешься отдохнуть, с кошечкой симпатичной оттянуться, и вдруг бац — и ты в городской больнице при восьмидесяти четырех швах.

— Она этой штукой… как вы ее обозвали… стилет?.. и вправду мастерски работала.

— Вот что, Пит, — встрял Сал. — Хочешь сейчас заявление сделать или мы попозже зайдем, когда выспишься? Из вежливости к собрату по щиту. У которого, похоже, чертовски хорошие связи там, откуда он прибыл. — Сал огляделся, словно место искал, куда сплюнуть.

— Я к вам приду. Как Силки?

— Пластический хирург уже хлопочет над ней. Останется небольшой шрам, с которым они легко разделаются.

— Она говорит, что знала злодейку?

Тиллери с Транкой обменялись желчными взглядами.

— Примерно как и ты, — наконец ответил Сал.

— Ладно, темни сколько влезет, — хмыкнул Тиллери. Он уже выходил из палаты, но вдруг остановился, будто решился на что-то. Обернулся к Питеру, цинично ухмыляясь: — Пит, ты давно золотой получил?

— Девять месяцев.

— Ну, поздравляем! Вот Сал, так он на службе уже двадцать один год. А я — одиннадцать.

— И что? — Питер прикрыл глаза.

— Фрэнк к тому клонит, — строго выговорил Сал, — что мы горшок дерьма нюхом чуем, когда он у нас под носом.

14

Эйхо одевалась в изолированной комнатке в мастерской Джона Рэнсома, когда услышала, как дверь закрылась и как художник запер ее на ключ.

— Джон!

Дверь была из толстого закаленного стекла. Рэнсом утомленно оглянулся на нее, прижимающую свитер к обнаженной груди, а Эйхо дергала ручку двери, не веря тому, что оказалась взаперти.

— Я прошу прощения, — сказал он. Толщина двери скрадывала звук его голоса. — Когда с этим будет покончено… если сегодня вечером будет покончено… я вернусь за вами.

— Нет! Сейчас же выпустите меня!

Он покачал головой, потом зашагал по грохочущим ступенькам железной лестницы, как человек на грани нервного срыва. А Эйхо сражалась с дверью, упрямо не желая верить, что ей сидеть под замком, пока Рэнсом не передумает.

Она бросила взгляд на начатый им эскиз обнаженной натуры, пока еще свободный набросок, но несомненно — Эйхо. А потом, вопя что было сил, показала, сколько ругательств подобрала на улице за все эти годы.

Только суровый ветер с неспокойного моря, от которого дрожала ее стеклянная темница, завывал куда громче, чем Эйхо того хотелось.