Вне закона

Кинг Стивен

— Джон, почему вы не… я чай приготовила…

— Нет, я должен отвезти это на пристань, чтобы успеть на последний паром.

— Хорошо. Но время еще есть, и я могу сделать это для вас.

Он, попятившись, нащупал табуретку, тяжело сел. Эйхо поставила перед ним чай, потом нагнулась подобрать разбросанные кисти.

— Не делайте этого! — вскинулся Рэнсом. — Не убирайте за мной!

Эйхо выпрямилась, держа в руках несколько кистей, и взглянула на него, прикусив нижнюю губу.

— Боюсь, — натянуто выговорил он, — что я уже дошел до точки, когда отдача слабее замысла. Больше ни за

что не стану писать.

— Мы же не закончили!

— Еще я хочу, чтобы вы уехали с острова. Постарайтесь попасть на тот же паром, Мэри Кэтрин.

— Почему? Что я такого… Джон, вы это несерьезно!

Рэнсом уставился на нее, шумно вобрав воздух сквозь зубы, чем испугал Эйхо. Глаза его лихорадочно блестели.

— Абсолютно серьезно. Уезжайте. Ради вашей же безопасности.

— Моей?.. Что Тайя натворила? Из-за чего вчера ночью вы сражались с ней? Почему боитесь ее?

— Натворила? А то, что последние несколько лет она охотилась на семерых красавиц после того, как я закончил их писать.

— Охотилась?..

— Потом резала, жгла кислотой, уродовала… убивала, насколько мне известно! И всякий раз, завершив охоту, возвращалась ко мне, молчаливо злорадствуя. Теперь она снова на воле, разыскивает Силки Маккензи.

— Боже праведный! Зачем?

— Вы что, не понимаете? Заставить их всех расплатиться за то, что они для меня значили.

Эйхо овладело странное чувство. Будто она не проснулась. Захотелось улечься прямо на полу, свернуться калачиком и провалиться в спасительное забытье. Никак не могла заставить себя взглянуть ему в лицо. Пошатываясь, подошла к округлому окну, отдернула шторы и припала щекой к закаленному стеклу, способному выдержать ураганные ветры. Смотрела на бушующее внизу море, ощущая силу волн в дрожании стекла, отзывающегося на всплески собственного сердцебиения.

— Давно вы об этом узнали?

— Больше двух лет назад я заподозрил, чем она занималась во время своих долгих отлучек. Я нанял частных сыщиков, попросил выяснить. То, что они сообщили, повергало в ужас, и все же свидетельства были косвенными.

— Неужели вам действительно требовались доказательства?!

— Разумеется, требовались! И вчера ночью я наконец получил их — электронной почтой из Австралии. Там одна из моих бывших натурщиц…

— Очередная жертва?

— Да. — Рэнсом горестно вздохнул. — Ее имя Аврора Ли. Она жила в уединении. Но у Авроры хватило присутствия духа узнать в напавшей на нее Тайю по тем рисункам, что я переслал.

— Хватило присутствия духа, — оцепенело повторила Эйхо. — Почему Тайя ударила вас?

— Я выложил ей все, что узнал.

— Она пыталась вас убить?

— Нет. Не думаю. Просто поставить меня в известность, что дело свое не завершила.

— О Господи и Святая Богородица! Полиция… вы сообщили?..

— Сегодня утром я известил своих адвокатов. Они разберутся. Тайю остановят.

— А если она все еще тут? Вам нужно…

— Ее катер ушел. Тайи нет на острове.

— Она может укрыться на десятках островов!

— Я сумею постоять за себя.

— Ну как же! — воскликнула Эйхо.

— Не пугайтесь. Просто возвращайтесь в Нью-Йорк. Даже если есть мизерная возможность того, что Тайя останется на свободе достаточно

долго, чтобы успеть вернуться на Кинкерн… что ж, за Тайю и теперь, как и прежде, ответственность нести мне.

Эйхо замерла, завороженно глядя перед собой, с трудом перевела дыхание. Ее встревожило что-то зловещее, что таилось за его словами.

— Почему вы так говорите? Не вы сделали ее такой, какая она сейчас. Это случилось, должно быть, задолго до того, как вы повстречали ее… где?

— В Будапеште.

— И чем она занималась? Туристов охмуряла?

— Когда я впервые увидел Тайю, — заговорил он словно через силу, — она рисовала мелом на каменной мостовой у ворот старого города. За гроши, которые бросали ей сердобольные прохожие. — Рэнсом медленно поднял голову. — Тогда я не знал, сколько ей лет, — я и сейчас понятия не имею о ее возрасте. Я уже говорил вам, какие ужасы ей пришлось пережить. Тогда она ходила босая, волосы всклокочены, одета в рванье. — Он едва заметно улыбнулся Эйхо. — Мне бы мимо пройти. Только я был поражен ее талантом. Она рисовала замечательные, страдающие, религиозные лики. Они жаром горели, страстотерпцы мученичества. Все лики всякий раз смывало дождем или они стирались под равнодушными подошвами. Только каждый день она рисовала их снова. Колени и локти у нее были сбиты. Часами, почти не отрываясь, корпела она над своей работой. И все же знала — я рядом. И через некоторое время уже высматривала меня, ждала одобрения. Однажды ближе к вечеру, когда не было дождя, я… пошел за ней. Уже тогда чувствовал в ней опасность. Только я никогда не искал податливых связей. Кажется, я все время стремился к жертвенности.

Улыбка Рэнсома приоткрывала кривоватые зубы, которые несовершенством своим восхищали Эйхо.

— Насколько опасна она была в то время, стало делом несущественным. Понимаете, Мэри Кэтрин, мы все можем быть опасны, в зависимости от того, как поведут себя с нами.

— Неужто секс был так приятен?

— Порой секс вовсе не необходимость, все зависит от одержимости человека.

Эйхо, рассвирепев, разразилась слезами и отвернулась к окну, вглядываясь в горизонт за темнеющим морем.

Прошло минуты две, прежде чем Рэнсом заговорил:

— Мэри Кэтрин…

— Вы же знаете, что я не еду! Я не дам вам бросить живопись из-за того, что натворила Тайя! Вам не услать меня отсюда, Джон, я нужна вам!

— Вернуть меня к живописи не в вашей власти.

— Да неужели? — Эйхо утерла нос рукавом рыбацкого свитера. Уже немало лет, как она не позволяла себе такого. Потом стянула с себя свитер, тряхнула головой, рассыпая свои пышные волосы. Рэнсом осторожно улыбался, когда она опять посмотрела на него.

— Мы еще не завершили начатое, — напомнила Эйхо. Она подвинулась ближе к нему, так чтобы он смог лучше разглядеть свирепость ее глаз, яркое пламя одержимости. Махнула рукой в сторону своего портрета. — Взгляни, Джон. И еще раз взгляни! Я не просто какое-то там лицо в толпе на тротуаре. Я фигура, я тема, я значу!

Схватив, она поцеловала его, зная, что боль в ушибленной голове не доставит ему особой радости. Только, целуя, не о радости она думала.

— Поладили? — спокойно произнесла Эйхо, отступила на шаг и обхватила руками талию.