Вне закона
Шрифт:
— Меня с ним ничего не связывает.
— Один мертвец, — возразил Перес.
— Я думал, у него сердечный приступ, разве нет?
Полицейские переглянулись.
— Паренек, только чушь нам не пори, — бросил Моргантау. — Кто там еще в камере?
Именно в эту минуту я стал опасаться, что даже отцу меня не спасти.
Мне пришлось дважды сглотнуть слюну, прежде чем удалось выговорить:
— Что вы имеете в виду?
Моргантау ногой все еще упирался мне в пах. Он немного надавил.
— Тут тебе сейчас погано станет.
Внезапно меня озноб прошиб. Голова пошла кругом,
— Вот дерьмо! — заорал Моргантау. Он отдернул ногу, но все же опоздал: я ему всю съеденную лапшу с кунжутным соусом на брючину выблевал. — Черт!
Он отскочил. Перес одним махом выдвинул ящик своего стола и перебросил своему напарнику полотенце, а тот принялся оттирать брючину, отойдя подальше в коридор.
— Ну, паренек, теперь тебе плохо будет, — вздохнул Перес.
Если бы все это я увидел в телевизионном шоу, то лишь презрительно фыркнул бы. Только здесь мне было не до смеха. Меня еще дважды вырвало, и я изо всех сил старался не расплакаться.
Убедившись, что тошнота отступила, Перес рывком поднял меня за руки и потащил по другому коридору, пока мы не оказались в большой комнате, где находились скованные узники. Все — мужчины.
Середина комнаты была свободна от мебели, если не считать маленького столика, за которым сидел одинокий надзиратель. Вдоль трех стен стояли металлические скамьи, привинченные болтами к полу. На каждой скамье примерно через каждые четыре фута торчала головка крупного болта, тоже вкрученного в цементный пол. На каждую скамью приходилось по три таких болта. Шестеро мужчин были прикованы к этому месту кандалами на руках и ногах. Все негры.
— Финни, — позвал Перес, — достань-ка браслетики для этого.
Финни оказался моего возраста, с волосами светло-клубничного цвета, высокий, длиннорукий и длинноногий. Ему пришлось подняться со стула, чтобы встать на колени и достать из-под стола ненавистные железяки. Перес снял с меня наручники, усадил на скамью рядом с коричневым здоровяком, качавшимся взад-вперед и что-то бормотавшим себе под нос. Слов было не разобрать, но здоровяк улыбался и отстукивал такт правой ногой по цементу. Через два места от меня, с другой стороны, сидел мужчина настолько огромный, что его, казалось, никакими цепями не удержать. Напротив располагался молодой человек ужасно противной наружности. Единственный предмет одежды на нем — оборванные до лохмотьев джинсы. Он так и впился взглядом в меня. Такое впечатление, будто я наизлейший враг, до горла которого наконец-то можно дотянуться.
Перес ничего мне не говорил, даже в лицо не смотрел. Просто приладил новые кандалы у меня под коленками и на запястьях и примкнул цепи к головке болта в полу. Потом пошел заполнять какую-то форму у Финни на столе. Затем они обменялись парой фраз, значения которых я не понял, и Перес удалился в дверь, через которую мы вошли.
8
Оказавшись вне досягаемости зловонного дыхания Моргантау, я почувствовал себя лучше. Во всяком случае, появилось время сообразить, что же произошло. Если Лансмана убили, то мужчина в красной пуховой куртке как-то к этому причастен. Я хотел рассказать про него полицейским, но те
Я знал, что, прежде чем начну любого рода значимый диалог с законом, мне нужно побеседовать с адвокатом. Но все шло к тому, что полиция не горела желанием позволить мне сделать телефонный звонок, предписанный Конституцией. Я набирался мужества обратиться к Финни, похожему на выходца со Среднего Запада, с просьбой дать мне позвонить разочек, когда гигант, сидевший в двух местах от меня, заговорил:
— А ты на целочку похож, — обратился он ко мне. Прозвучало это почти как вопрос.
— Целочка-вишенка, целка-вишенка… — напевно заканючил, продолжая раскачиваться, тот что сидел с другой стороны.
— Тебе, видать, дружок нужен, — предположил гигант.
— Мне и так хорошо, — произнес я, нисколечко не дрогнув голосом.
— …целочка-вишенка, целка-вишенка…
— Ты, сучка, что, мною брезгуешь?
Я не знал, что ответить. Извинение выглядело неуместным, а падать на колени и молить о прощении мужчине в такой ситуации не подобало.
Молодой человек напротив беззвучно говорил мне что-то губами — вроде грозился меня то ли грохнуть, то ли чмокнуть; что именно, я так и не понял.
— Охранник, — позвал я. — Охранник…
— …целочка-вишенка, целка-вишенка…
— Охранник!
— Заткнись, — отозвался Финни.
— Охранник, мне до сих пор не предоставлено право на телефонный звонок. Я хочу позвонить прямо сейчас.
Клубничный блондин и ухом не повел. Что-то читал. Я искренне верил, что он больше меня не слышал.
— Я тя, падла, размажу, — пообещал гигант слева.
Я принялся соображать, каким оружием располагаю.
«Мужчина настолько силен, насколько у него глотка крепка или пах, — пришли мне на память слова тети Альберты, и сразу весь череп обдало сначала жаром, а потом холодом. — Крепко запомни, малыш: никаких колебаний, ни на минуту».
— …целочка-вишенка…
Я взглянул на гиганта. Кулачищи у него — со ствол небольшого дерева. Я решил: когда случай представится, я его в самый низ ударю, так чтоб он жизни не взвидел. Тюрьма делала меня кровожадным, а я ведь в ней и часа не сидел.
Зазвонил телефон: дело само по себе не удивительное, только я нигде телефонного аппарата не видел. Он снова зазвонил.
— …целочка-вишенка, дайте-ка и мне, — канючил качающийся взад-вперед.
Малый без рубашки напротив все еще изображал губами свои неистовые обещания.
Телефон зазвонил в третий раз. Охранник перевернул страничку журнала.
Неожиданно гигант слева что было мочи рванул свои кандалы. У меня сердце екнуло. Я был уверен, что он их в два счета порвет.
— Трэйнер, утихни, — произнес блондинистый полицейский. Потом поднялся и подошел к стене, у которой скамей не было.
Зазвонил телефон.
— Ты мне пятки будешь лизать, ниггер, — пообещал мне гигант, которого звали Трэйнером.
Малый напротив беззвучно сулил мне что-то еще.