Внеклассные занятия
Шрифт:
— Что произошло между тобой и Даниилом Евгеньевичем? — твердо и громко спросила мама, яростно стукнув по столу кулаком, сметая остывший пепел с его поверхности. — Что с тобой сделал этот… этот…
— Мам, давай потом поговорим, ты немного не в себе…
— Я не в себе?! — мама подскочила из-за стола, схватив меня за воротник свитера, встряхнув так, что мое сознание помутилось еще больше. — Ты срань!.. Расскажи мне все сейчас же, пока я из тебя душу не вытрясла! Я же все для тебя делала… Все! Я про себя забыла, отдавая лучший кусок любимой и единственной
Мама безвольно оседает на табурет, пряча лицо в ладонях. Я вижу, как вздрагивают ее плечи, как белеют костяшки пальцев, когда от бессилия она их яростно сжимает.
— Прости, мам… — слезы катятся по щекам непроизвольно, и так обжигающе легко, что я сама теряю контроль над своими эмоциями, чувствами. — Прости, пожалуйста…
— Скажи мне, что это неправда! Скажи, что мне все показалось, что твой учитель — это всего лишь твой учитель… — всхлипывает мать, становясь на глазах такой жалкой, такой беспомощной.
— Откуда ты все знаешь? — вместо очередной порции лжи, спрашиваю я, так же захлебываясь слезами, так же жалко пряча взгляд в ладонях.
— Я видела вас в парке… С большой такой собакой… — рассказывает мама, а перед моим взором всплывают картинки трехдневной давности. — Кроме того, что он держал тебя за руку, он целовал тебя… Дотрагивался до тебя так…
— Не нужно, мама, я все прекрасно помню, — торможу я мать, стирая слезы с щек и тяжело выдыхая воздух. — Что еще?
— Еще? Тебе хочется продолжения, Кристина? Тебе не достаточно того, что ты разрываешь мое сердце на куски?!
— Мама, не нужно, мне и так плохо от всего этого!.. — да я умолять ее готова, лишь бы она замолчала хоть на миг, предоставив мне возможность задохнуться собственной болью, своим бессилием…
— Позже я рассказала все Льву Романовичу, но его реакция окончательно выбила меня из колеи… — мать сглотнула подступивший к горлу комок, тихо продолжив. — Он буквально на коленях упрашивал меня не идти в гимназию в тот же день, не распространяться об интрижке… своего племянника… Боже мой, я и подумать не могла, что тот историк и Лев в таком тесном родстве!
— И что ты?.. — опускаю голову, опираясь в ладони лбом. — Что потом?..
— Кристина, со всей моей любовью к тебе, со всем моим уважением ко Льву Романовичу, я требую, чтобы ты прекратила эту связь!
— Мам, я…
— Заткнись! — мать властно поднимает руку и, кажется, что еще один звук с моей стороны послужит для нее командой, будто для собаки «фас», чтобы отвесить мне увесистую пощечину. — Заткнись сейчас же и пообещай мне прекратить этот фарс! Я не хочу поднимать сейчас бунт, перешагнув через твои чувства и чувства Льва Романовича, не хочу стать препятствием к твоей медали и поэтому даю тебе шанс прекратить все самой…
Ах, медаль… Даже узнав несладкую правду, мать не хочет подставлять под угрозу мою злосчастную медаль, и потому прощает интрижку с учителем… Печально как-то… Конечно, эта малая кровь, которой я могла обойтись сейчас, но грустно от того, что медаль в каком-то плане стала важнее меня самой для родителей.
— Если это все не прекратится —
— А почему так, она не сказала?! — вспыхиваю я, яростно сжимая руки в кулаки. — Да, мам, я действительно имею связь с историком! И связь эта далеко не платоническая! И да, опережу твой вопрос — мы никогда не предохранялись! И блин, я бы дорого заплатила за то, чтобы увидеть все ваши лица, если бы забеременела! Лицо каждого — твое, папино, всех и каждого из своих одноклассников! А знаете почему? Потому что все вы загнали меня в угол! Все вместе и каждый в отдельности! И чтобы не сдохнуть в этом самом углу от осознания того, что жизнь — дерьмо, я пыталась найти для себя хоть что-то светлое…
Я плачу. Поднявшись из-за стола, закусывая губы и глотая слезы, я кричала то, что долго копила на сердце. Я должна высказаться. Хотя бы сейчас, хотя бы единственный раз… И плевать на выражение лица, с которым на меня смотрит мать! Плевать на ее нервно дергающееся правое веко! Это шок! Определенно! Но почему никто не спрашивает меня, когда готовит для меня какую-либо новость?!
— Теперь вы хотите отнять у меня и это… — сорвалась, знаю, что сорвалась, но остановиться уже не могу, я должна бороться, обязана это делать. — Что ж, я ни за что не допущу того, чтобы Даню уволили, или же того хуже… Почему? Потому что я люблю его… Потому что я испытываю к нему те чувства, на которые никто из вас не способен… Вы выиграли! Я сделаю все, как ты скажешь, мама… Порву с историком, закончу гимназию, получу долгожданную медаль, а потом сдохну от счастья, потому что жить по чужой указке никогда не смогу!
Бог мой, как же я кричала… Сотрясая стены, оглушая саму себя и разрывая и без того пошарканные души — свою и мамину.
Стихнув и окончательно сорвав голос, я побрела в свою комнату. Устав от крика и слез, опустошенная и с настроением «свет погаси, сдохнуть всех попроси», я забылась сном, будто погрузившись в какую-то глухую яму.
На мир следующим днем я смотрела словно через пелену тумана. На истории я едва ли могла поднять взгляд на Даню, а ответить его проникновенным глазам — тем более. От того, что этот человек был рядом — невыносимо больно. И также больно будет еще ближайшие полгода. Но что значит моя боль, если от этого зависит судьба любимого человека?
Дождавшись звонка, я остаюсь в классе, ожидая когда за моими одноклассниками закроется дверь.
— Мама в курсе всего… — тихо произношу я, опустив взгляд в пол, нервно перебирая застежки на своей сумке.
— Я знаю, — отвечает Даня, подойдя ко мне ближе и присев на рядом стоявшую парту. — Она позвонила мне вчера. Предупредила последствиями, если я не оставлю ее дочь в покое…
— Что нам делать, Дань? — обреченно спрашиваю я, не разбирая предметов перед собой из-за пелены подступивших слез.