Внешние дифференциальные системы и вариационное-исчисление
Шрифт:
Я машинально скашиваю взгляд на кабинет Ивана. За опущенными жалюзи видно, как внутри горит свет.
— По итогам первого дня мне показалось, что Иван Аркадьевич не такой…
Люба хмыкает.
— Иван Аркадьевич не такой, но помимо него здесь есть другие начальники.
— Например?
— Например, Алла Васильевна. Ты с ней еще столкнешься.
При упоминании о моей биологической матери по позвоночнику пробегает неприятный холодок.
— Я понимаю, — продолжает, не замечая моего смятения, — у тебя первый рабочий день, и ты хочешь произвести впечатление. Но, правда, не следует
Ах вот оно что. Люба, конечно же, не за меня переживает, а за то, что ее будут заставлять задерживаться.
Любовь разворачивается и уверенной походкой шагает в сторону выхода из опен спейса. Еще несколько секунд я сижу, как пришибленная. А потом снова смотрю на кабинет Ивана. Опен спейс опустел, кое-где даже погас свет. Кажется, на всем этаже нет никого кроме меня и Ивана Аркадьевича. Жалюзи на всю стеклянную стену его кабинета поднимаются вверх, и я вижу начальника. Он снимает пиджак и галстук, закатывает по локоть рукава белоснежной рубашки, подходит к кофемашине, нажимает кнопку. Пока напиток готовится, смотрит в телефон. Затем берет кружку, возвращается в большое кожаное кресло и, поудобнее устроившись, кому-то звонит.
Он не догадывается, что за ним кто-то наблюдает. Наверное, думает, что все разошлись по домам, поэтому и поднял жалюзи. Подглядывая за Иваном, чувствую себя немного не по себе. Как будто совершаю что-то противозаконное. Шпионю.
Интересно, с кем он разговаривает? Собеседник точно приятен ему. Иван смеется. Я стараюсь оторвать от него глаза и вернуться к своему делу, но не получается. Я больше не могу работать, потому что то и дело смотрю на Макарова. Как дура, честное слово.
В итоге решаю выключить компьютер и пойти домой. А то еще поймает кто-нибудь за рассматриваем Ивана Аркадьевича. Вот позор будет.
Наш департамент находится на шестом этаже. Вызываю лифт и жду. Металлические дверцы открываются, я заношу ногу, чтобы сделать шаг в кабинку, но тут же замираю на месте.
Потому что в лифте стоит ОНА.
— Тебе отдельное приглашение нужно?
Ее тон такой же сухой, строгий и с нотками презрения, как на собеседовании. Отмерев, быстро заскакиваю в кабинку. Дверцы тут же закрываются.
— Кхм, здравствуйте, — тихо бормочу, глядя себе под ноги.
Она не отвечает. Здороваться с такой мелкой сошкой, как я, — ниже ее достоинства.
Меня прошибло холодным потом. Не знаю, сколько едет лифт. По ощущениям — целую вечность. Металлические стены давят, будто кости ломают. Мне даже дышать в ее присутствии тяжело.
Она точно моя родная мать? Может, это ошибка какая-нибудь?
Но я собственными глазами видела документы о своем удочерении. С ними я пошла к тете Гале, сестре своей мамы. Она, конечно, не хотела ничего рассказывать и отрицала факт моего удочерения, даже когда я помахала перед ее лицом найденными документами. Я и ругалась с ней, и умоляла, и шантажировала. Но тетя Галя стояла насмерть: ничего не знаю, первый раз слышу, что ты моей сестре не родная дочка. И только страх в глазах выдавал тетю Галю: ей обо всем известно, но по какой-то причине она не хочет рассказывать даже после смерти своей сестры.
Тетя
Я была уверена, что мое удочерение связано с тетей Галей и ее домом малютки. Не долго думая, я отправилась туда. Новая директор не знала, что я прихожусь племянницей тете Гале, у нас разные фамилии. За приличную сумму в конверте она согласилась мне помочь, а именно отыскала копию отказной моей биологической матери, написанную на имя главврача роддома.
Так я узнала, что мою родную мать зовут Олевская Алла Васильевна.
Я не знаю, зачем я принялась искать свою биологическую мать. Просто известие об удочерении потрясло меня до глубины души. Несколько недель я ходила как пришибленная. Мои папа и мама — это не мои папа и мама. Потом мне стало казаться, что я это не я. Что я прожила чужую жизнь. Что я украла у кого-то жизнь, которая мне не предназначалась. Короче, у меня началась настоящая паранойя. Тогда я решила отыскать свою биологическую мать, надеясь, что после этого мне полегчает.
Найти ее оказалось не так-то просто. По поиску «Олевская Алла Васильевна» интернет ничего не выдавал. По ФИО, дате рождения и названию нашего города — тоже. Это было странно. Фамилия Олевская — очень редкая. Я такую никогда не встречала ни в нашем городе, ни в Москве.
Кстати, в отказной говорилось, что моя биологическая мать москвичка. По крайней мере место постоянной регистрации у нее было в Москве. Понятия не имею, каким ветром ее занесло в наш город рожать меня. Я решилась и поехала по адресу. Это оказалась сталинская пятиэтажка с очень приличным подъездом. Дверь на третьем этаже открыла беременная девушка, сказала, что не знает никакой Олевской Аллы Васильевны и захлопнула перед моим лицом дверь. В расстроенных чувствах я пошла вниз, там у почтовых ящиков стояла пожилая женщина. Я замерла возле нее, а потом спросила:
— Вы случайно не знаете Олевскую Аллу Васильевну?
Она посмотрела на меня удивленно, несколько секунд помолчала, будто вспоминая.
— А, Олевские? Жили такие на третьем этаже.
У меня внутри все опустилось.
— А Аллу знаете?
— Это дочка их. Она очень давно продала эту квартиру. А потом эту квартиру еще раз продали. Там после Олевских уже вторая семья живет. А почему вы спрашиваете? — насторожилась.
— Я прихожусь Алле родственницей. Хочу ее найти. Не знаете, как это сделать? — я затаила дыхание.
Женщина с подозрением оглядела меня. Видимо, удовлетворившись моим приличным внешним видом, ответила:
— Не знаю, если честно. Говорили, она замуж очень удачно вышла. За олигарха какого-то. Он то ли самолетами владеет, то ли аэропортом каким-то. Точно не знаю. — Снова меня оглядела, будто решаясь, помогать ли. — А вы спросите у тех, кому она продала квартиру. У меня остался телефон. Я же старшая по подъезду, у меня телефоны всех жильцов есть, сейчас, минутку.
Женщина полезла в сумку за мобильником. Потыкала и сказала: