Внешняя политика России эпохи Петра I

Бобылев Владимир Сергеевич

В своем последнем донесении Толстой спешил сообщить, что султан намерен «войну с нами начать ныне через татар, а весною всеми турецкими силами». Причины же этого шага или требования османского правительства, принятие которых царем восстановило бы мир между Россией и Турцией, в этом донесении не приводились. Однако они фигурируют в записках французского офицера на русской службе Моро-де-Бразе. Он писал, что турки предложили русскому правительству ради «избежания войны» следующие условия: возвращение Азова; отвод русского флота к Воронежу; предоставление независимости украинскому казачеству; возвращение шведам всех завоеваний в Прибалтике; расторжение союза с Августом II и признание польским королем Лещинского; заключение наступательного и оборонительного союза с Карлом XII и Лещинским. По словам Моро-де-Бразе, эти условия были присланы царю в Ригу в ноябре 1710 г. еще до объявления Турцией войны и представляли в сущности ультиматум России, который, естественно, был отвергнут Петром. Ради сохранения мира царь согласился лишь на отвод русских войск от турецких границ, о чем он поставил в известность султана грамотой от 6 января 1711 г., но ответа так

и не получил.

В общем пакете турецких условий примирения наряду с требованиями, отражавшими реваншистские устремления Турции и Швеции, было и положение о заключении русско-шведского союза. Но вряд ли идея включения данного пункта принадлежала турецкому султану и шведскому королю, не видевших в этом союзе каких-либо политических выгод. В Европе имелась держава, прямо заинтересованная в существовании русско-шведско-турецкой коалиции, и такой державой являлась Франция.

На первый взгляд кажется парадоксальным и совершенно необъяснимым участие Франции в антирусской кампании, которую развернула ее дипломатия в Константинополе. Да и сам Людовик XIV категорически отрицал причастность Парижа к разжиганию русско-турецкой войны. В июле 1711 г. он писал Балюзу, находящемуся в России, что «я не употреблял влияния на Порту, приписываемого мне министрами царя, видя, что турки собираются начать войну, из которой я не могу извлечь значительной пользы; между тем они могли мне оказать важную услугу, подав помощь венгерским конфедератам, и этим способом принудили бы императора защищать свои наследственные владения, отозвав войска, которые он употребляет во Фландрии и в Италии». Однако при всей логичности данного объяснения факты говорили об обратном. По свидетельству Тальмана новый французский посол маркиз Дезальер, сместивший Ферриоля, публично хвастал, что именно он способствовал разрыву Турции с Россией, так как «якобы вел все дело своими советами». Об этом доносил и П. А. Толстой в своем последнем послании от 25 ноября, указывая, что Порта «возбуждена к тому разорванию через министра французского интриги Дезальера». Под влиянием подобной информации у Петра сложилось твердое убеждение в том, что «посол французский при Порте по указу своего короля сильные вспомогательства чинил королю шведскому и Порту побуждал к разрыву с Россией, и немалую сумму денег тот посол французский, будучи у короля шведского в Бендере, оному привез». Далее царь писал, что «французский посол короля своего грамоту султану (которая состояла в рекомендации за короля шведского, дабы ему Порта спомогла) подал, которая грамота столько побудила и помогла, что турки о выезде короля шведского из их земли и говорить перестали».

Почему же Людовик XIV, несмотря на всю очевидность подталкивания французской дипломатией Турции на разрыв с Россией, настойчиво пытался переубедить царя в обратном. А дело заключалось в том, что в апреле 1711 г. король направил в Москву Балюза с целью заложить основы дружественных отношений между Россией и Францией. Но как тогда совместить данный политический курс с антирусскими интригами Дезальера в Константинополе, которые ставили под сомнение успех миссии Балюза? Вряд ли это можно объяснить просто несогласованностью в действиях турецкого и русского отделов французской дипломатической службы. На наш взгляд, двойная игра Версаля представляла собой хорошо продуманную дипломатическую комбинацию, успешное завершение которой привело бы к созданию турецко-шведско-русского союза, направленного против Австрии.

Провал весной 1710 г. предварительных переговоров о мире между Францией и Великим союзом из-за воинствующей позиции Вены вновь возродил во французском правительстве идею создания «восточного фронта» против Австрии. Этому способствовала и общеполитическая ситуация в регионе, в корне отличавшаяся от обстановки периода «гродненского броска» Карла XII. В Париже знали, что гибель шведской армии на Украине внесла существенные коррективы в позицию османского правительства по отношению к русско-шведскому конфликту и заложила основы шведско-турецкого сближения. Но в Версале, разумеется, понимали, что направить в данный момент Швецию и Турцию против Австрии немыслимо, так как их сближение происходило исключительно на антирусской основе. Поэтому главной целью французской дипломатии в этих условиях стала борьба за окончательное соединение Швеции и Турции в рамках военного блока с последующей переориентацией его с антирусского на антиавстрийское направление.

Осуществить эту комбинацию необходимо было в кратчайшие сроки Энергичными действиями Дезальера правительство Людовика XIV приступило к реализации своих замыслов.

Форсируя создание шведско-турецкого союза и подталкивая для его закрепления Турцию на войну с северным соседом, Версаль одновременно планировав решить и проблему умиротворения России В политическом руководстве Франции понимали, что после Полтавы и триумфа в кампании 1710 г вряд ли удастся вырвать у Петра уступки в пользу Карла XII как основы заключения русско-шведского мира чисто дипломатическими средствами Добиться этого можно было лишь вступлением Турции в войну с Россией По мысли правительства Людовика XIV, угроза войны на два фронта вне всякого сомнения заставит царя принять посредничество Франции и ее условие достижения мира на севере и юге Осуществить этот замысел поручалось Балюзу, который выехал в Россию в феврале 1711 г спустя два месяца после того, как Турция объявила ей войну.

В инструкциях Балюзу говорилось, что Россия и Швеция, заключив при содействии Франции мир, должны совместно выступить посредниками в деле прекращения воины за Испанское наследство В случае же отказа Великого союза у северных держав «было бы достаточно сил для того, чтобы заставить себя слушаться и даже если б они не угрожали действовать враждебно против тех, которые отказались от их посредничества, уже было бы достаточно отозвания войск, которыя некоторые из них доставили врагам его величества» Но наиболее эффективным средством давления на морские державы

было бы введение царем экономического эмбарго на торговлю с ними, чем он «и без оружия может в один день причинить более вреда голландцам и преимущественно англичанам, которому они не подвергались бы, проиграв сражение» Если же и эти меры не принесут нужного результата, то тогда Россия и Швеция должны оказать поддержку венгерским повстанцам Со своей стороны Франция не будет выступать против выдвижения кандидатуры сына Петра царевича Алексея на венгерский престол и готова заключить торговый договор с Россией При этом Франция не только добьется нормализации русско турецких отношений, но и получит согласие султана на приход русских кораблей из Черного моря в Средиземное Таким образом, весь смысл французских предложений сводился к тому, что за услуги, которые окажет Париж в установлении мира со Швецией и Турцией, Россия должна будет заплатить вступлением в борьбу с державами Великого союза на стороне Франции.

Эта тонко задуманная политическая игра Версаля на востоке Европы, которую блестяще начал Дезальер, не получила своего дальнейшего развития Известие об объявлении войны Турцией не вызвало паники в правящих кругах России и их призыва к Франции о спасении любой ценой, как этого ожи дали в Париже Более того, предложения Людовика XIV были встречены русским правительством достаточно прохладно, а самого Балюза даже обвинили в том, что он «больше ищет интересу швецкого и Лещинского, нежели государства своего». Французскому послу так и не удалось снять подозрения царя о причастности Франции к разжиганию русско турецкой войны и добиться у Петра согласия на ее посредничество в улаживании русско-шведского конфликта Провал миссии Балюза был обусловлен тем, что русской дипломатии удалось вплотную подойти к разгадке политической игры Версаля Так, А А Матвеев в письме к Б И Куракину писал в начале 1711 г «Сама причина дел кажет — французскому двору в наших делах никакой важный интерес быть не видится Токмо чтобы, ними начав, по тому примеру с великой способностью потом дойти и мешать себя в дела цесарские и цесарства» Эту мысль Матвеев развивал и на переговорах с представителями голландского правительства, говоря, что если турки с юга вторгнутся в Польшу, а с севера их поддержит корпус Крассау, то Северный союз может и не устоять После же выхода из войны России, Франция направит Турцию в союзе со Швецией на Австрию, и «учиня конечное развращение делам союзничьим, принудит их совершенно такой Франции дозволить мир, какой она похочет».

Канцлер Г. И. Головкин рекомендовал русским послам в странах Великого союза публично объявлять, что русско-турецкая война, начатая «по факциям французским и по внушению короля шведского», выгодна лишь Парижу, а потому «на учиненный алианс у Франции с Портой, с шведом и с венгеры. Высоким алиатам взять меры, соглашаясь с его царским величеством». Таким образом, дипломатическая интрига, затеянная правительством Людовика XIV с целью ослабления Великого союза с помощью России, привела к совершенно иному результату, чем это первоначально намечалось в Версале.

Безрезультатность переговоров Балюза и гнев Петра по поводу двойной игры Парижа не привел, однако, к окончательному разрыву русско-французских отношений. Объяснение этому мы находим в письме В. Л. Долгорукого, который советовал царю, не беря на себя каких-либо обязательств, показать Людовику XIV «некоторую склонность. Польза от того быть та, — продолжал он, — что Франция, увидев к себе склонность со стороны России, станет продолжать войну, потом союзники (морские державы — В. Б.) так сильно идут наперекор интересам царского величества, и если они действительно станут против нас действовать, то Франция будет нам нужна». Первое соображение Долгорукого было исключительно актуально, ибо известие о начале предварительных консультаций о заключении мира между Францией и Великим союзом весной 1710 г. вызвало серьезную озабоченность русского правительства. Поэтому сообщения об их провале и об успехах французского оружия в Испании в 1710 г. с облегчением были встречены в России, так как считалось, что «ныне Франция будет удалятца от неполезнова миру». Летом 1711 г. во Францию с целью продолжения политического диалога был направлен Б. И. Волков.

Среди тех политических сил, которые отмечались в переписке Петра и русских послов, в качестве поджигателей русско-турецкой войны, фигурировала и австрийская дипломатия. Действительно, решение османского правительства объявить войну России было встречено Тальманом с нескрываемой радостью. «Благодаря принятой Портой резолюции, — писал он, — хвала божескому провидению! — удалось, несмотря на существующую уже семь лет опасную конъюнктуру (возможность Турцией поддержать движение Ракоци. — В. Б.), добиться того, что ничего подобного не может угрожать Вашему Рим. К. В.». Однако в Вене господствовали совершенно иные настроения. Правительство Иосифа I предпочитало видеть мир на своих восточных рубежах, а не пожар войны, который, помимо его воли, мог легко перекинуться и на территорию Империи. В связи с этим Тальману предписывалось препятствовать разрыву Порты с Россией. Это хорошо видно из донесения австрийского посла от 8 ноября 1710 г., в котором он писал, что по получении инструкции «я самолично представил великому везиру все, что может послужить помехой планируемых враждебных действий против Польши и Москвы, принимая во внимание шведов и французов; я повелел моим информаторам высказать то же самое в нужных местах, а равно подчеркнуть великолепные победы, одержанные Вашим Рим. К. В. и союзниками, и, напротив, указал на отчаянное положение французов, шведов и мятежников (венгерских повстанцев. — В. Б.), в поддержку которых Порта хочет взяться за оружие». Поэтому нам кажутся напрасными те выпады Петербурга в адрес Вены, утвердившего, что войну с Портой «цесарский двор ко вреду нашему и к пользе шведам учинил». Если у русского правительства и были какие-то подозрения на этот счет, то их следовало отнести не к австрийскому правительству, а его представителю в Константинополе.