Внесите тела
Шрифт:
– Гадая о прошлом женщины, легко обмануться, – произносит он.
Вообразите, что до свадьбы Джоан или Дженни вела совсем иную жизнь. Вы привыкли думать, что она выросла среди полевых цветов на лесной опушке. А теперь на каждом углу слышите от верных людей, что ваша женушка провела юность в портовом городе и голая плясала в кабаках на потеху матросам.
Впоследствии он спросит себя: понимала ли Анна, что происходит? Против ожиданий, она не молилась, не писала писем друзьям. Если очевидцы не врут,
Поздним утром посланец привез ей монаршее повеление предстать перед королевским советом. Заседание состоится в отсутствие его величества, а также в отсутствие господина секретаря, который отбыл по безотлагательному делу.
Советники объявили королеве, что ее обвиняют в прелюбодейственной связи с Генри Норрисом и Марком Смитоном, а также с иными джентльменами, чьи имена пока не называются. Суда ей надлежит ждать в Тауэре. Как рассказывал Фицуильям, Анна держалась надменно. Кто вы такие, чтобы судить королеву, возмутилась она, но когда ей сообщили о признаниях Марка и Генри Норриса, расплакалась.
Из комнаты заседаний Анну отводят в ее покои обедать. В два пополудни вместе с лордом-канцлером Одли и Фицуильямом он идет туда.
На добродушном лице государственного казначея тревога.
– Каково мне было услышать сегодня утром, что Гарри Норрис признался! Он признался, что любит ее, но не в прелюбодеянии.
– И что вы сделали, Фиц? – спрашивает он. – Сказали правду?
– Нет, – отвечает Одли. – Он заерзал и отвел глаза. Разве не так, господин казначей?
– Кромвель! – ревет Норфолк, расталкивая придворных. – Я слыхал, этот малый запел под вашу дудку. Что вы с ним сделали? Жаль, меня там не было! Из этого выйдет неплохая баллада для печати. Пока Генрих перебирает струны, музыкантишка теребит лютню его жены.
– Если знаете издателя, который рискнет напечатать такое, скажите мне, – отвечает он, – и я прикрою его лавочку.
– Только имейте в виду, Кромвель, – продолжает Норфолк, – я не позволю, чтобы из-за этого мешка костей пал мой благородный дом! Если она вела себя недостойно, виноваты Болейны, не Говарды. Я не жажду крови Уилтшира, только отнимите у него этот дурацкий титул. Монсеньор, скажите, пожалуйста! – Герцог скалит зубы. – Я хочу видеть его унижение, уж слишком высоко он вознесся. Я всегда был против брака короля с его дочкой, это вы, Кромвель, вы подсуетились. Сколько раз я убеждал Генри Тюдора не связываться с этой вздорной бабой. Пусть послужит ему хорошим уроком, в следующий раз будет меня слушать.
– Милорд, – спрашивает он, – приказ с вами?
Норфолк машет пергаментом. Когда они входят в покои, слуги раскатывают громадную скатерть, королева сидит под пологом. На ней платье багрового бархата, Анна оборачивается – мешок костей, безупречный овал лица, кожа цвета слоновой кости. Едва ли она что-нибудь ела, в воздухе разлито напряжение, лица перекошены.
– А вот и вы, дядя, – тихо говорит Анна. Одного за другим она приветствует вошедших. – Лорд-канцлер. Господин казначей. – Остальные советники протискиваются из-за спин Одли и Фицуильяма. Многие мечтали об этой минуте, мечтали увидеть Анну на коленях. – Милорд Оксфорд. Уильям Сэндис. Как поживаете, сэр Уильям? – Кажется, будто перечисление имен ее успокаивает. – И вы, Кремюэль. – Она наклоняется к нему. – Не забывайте, я создала вас.
– А он создал вас, мадам! – рявкает Норфлок. – И уж будьте покойны, теперь он раскаивается!
– Я раскаялась раньше, – усмехается Анна. – И сильнее.
– Готовы? – спрашивает Норфлок.
– Я не знаю, как готовиться, – роняет она.
– Просто ступайте с нами, – произносит он, Кромвель, и протягивает руку.
– Я предпочла бы Тауэру Уайтхолл. – Тот же тихий, вежливый, лишенный красок голос. – Нельзя ли отвести меня к королю?
Ему известен ответ. Генрих никогда не говорит «прощай». Однажды, жарким летним днем, король ускакал из Виндзора и больше никогда не видел Екатерину.
– Господа, вы же не можете забрать меня отсюда прямо сейчас? Без платьев, сорочек, свиты?
– Там вы не будете испытывать недостатка ни в платье, ни в служанках, – говорит он.
– Я хотела бы взять с собой моих фрейлин.
Советники переглядываются. Кажется, королеве невдомек, что эти женщины ее предали, что они не отходят от господина секретаря, готовые на все ради собственного спасения.
– Что ж, если мне не оставили выбора… пусть это будут мои служанки. Я все еще королева и должна выглядеть подобающе.
Фиц прочищает горло.
– Мадам, ваш двор распущен.
Анна вздрагивает.
– Ничего, Кремюэль подыщет им места, – бросает она. – Он не оставит моих бедных слуг.
Норфолк пихает в бок лорда-канцлера:
– Еще бы, он среди слуг вырос!
Одли отворачивается, сохраняя верность Кромвелю.
– Я не намерена идти с вами, – говорит Анна, – я пойду только с Уильямом Полетом, если тот не откажется меня сопроводить. Сегодня утром на совете, когда все вокруг меня оскорбляли, один Уильям вел себя благородно.
– Бога ради! – фыркает Норфолк. – Пойду не пойду! Сейчас схвачу вас под мышку и сам потащу в лодку кверху задницей. Вы этого добиваетесь?
Не сговариваясь, советники разворачиваются к герцогу и одаривают его яростными взглядами.
– Мадам, – произносит Одли, – не сомневайтесь, вас сопроводят с почестями, подобающими вашему положению.
Анна встает. Подбирает багряный бархат юбки, словно брезгует касаться подолом земли.
– Где милорд брат?
Последний раз его видели в Уайтхолле, отвечают ей, не кривя душой. Сейчас, вероятно, стражники уже пришли за Джорджем.