Внесите тела
Шрифт:
– А мой отец, монсеньор? Почему его нет со мной? Почему он не с вами, джентльмены, почему бездействует?
– Не сомневайтесь, все разрешится ко всеобщему удовольствию, – вкрадчиво мурлычет лорд-канцлер. – В Тауэре вам будут предоставлены все условия.
– Но сколько это продлится?
Никто ей не отвечает. Снаружи ждет Уильям Кингстон, комендант Тауэра. Мощным сложением Кингстон напоминает короля, держится с достоинством, но одно его появление способно вогнать в дрожь любого смельчака. Он вспоминает, как Кингстон
– Мы бы справились, – также шепотом отвечает Одли, – но может быть, дело в другом, господин секретарь? Сдается мне, вы сами порядком испуганы.
Он идет к плавучей пристани, изумляясь про себя легкомыслию лорда-канцлера. Головы каменных чудищ плещутся в реке, как и отражения людей: силуэты джентльменов подернуты рябью, перевернутая фигура королевы мерцает, словно пламя в бокале; вокруг них танцует мягкий послеполуденный свет, птицы заливаются трелями. Он помогает Анне забраться на барку: Одли явно боится к ней прикоснуться, от Норфолка она отстраняется сама. Словно прочтя его мысли, Анна шепчет:
– Кремюэль, а ведь вы так и не простили мне Вулси.
Фицуильям ловит его взгляд, что-то бормочет, не разберешь что. Когда-то Фиц был кардинальским любимцем, вероятно, они думают об одном: теперь Анна Болейн знает, каково это, когда тебя выводят из дома и везут в лодке по реке, и с каждым взмахом весла отмеренная тебе жизнь убывает.
В барке Норфолк садится напротив племянницы, раздраженно ерзает и бурчит:
– Теперь вы видите, мадам, видите? Вот что бывает, когда отвергаешь собственных родственников!
– Почему же отвергает? – замечает Одли. – Вовсе нет.
Он бросает на лорда-канцлера хмурый взгляд. Вопрос с братом Джорджем требует известной деликатности. Не хватало еще, чтобы Анна заметалась и ненароком спихнула кого-нибудь за борт. Он уходит в себя, смотрит на воду. Их сопровождают алебардщики, острота и блеск лезвий восхищают. Алебарды весьма дешевы в изготовлении, хотя их дни миновали. Он вспоминает Италию, поле боя, укол пики. В Тауэре есть пороховой склад, ему хочется поболтать с оружейниками как-нибудь в другой раз.
– А куда подевался Чарльз Брэндон? – спрашивает Анна. – Не понимаю, как он такое пропустил.
– Вероятно, с королем, – отвечает Одли, разворачивается к нему и говорит вполголоса: – Нашептывает гадости про вашего приятеля Уайетта. Придется вам отступиться, господин секретарь.
Он не сводит глаз с дальнего берега.
– Уайетт – не тот человек, от которого отступаются.
Лорд-канцлер фыркает:
– Стихами делу не поможешь. Так ему и надо. Пишет загадками. Скоро король поймет, что пришла пора их разгадать.
Едва ли. Бывают шифры столь изощренные, что хватит полстрочки, слога, паузы, цезуры, чтобы полностью изменить смысл. Он
– Но, леди Рочфорд, на его месте любой мужчина дрогнул бы, – отвечал он. – Король – не насильник.
По крайней мере могла бы польстить ему, не сдавалась леди Рочфорд. Изобразить радостное удивление.
Тон леди Рочфорд, та особая женская жестокость, что в нем сквозит, ему неприятны. Женщины сражаются тем жалким оружием, которым наградил их Господь – злобой, коварством, хитростью, – и порой осмеливаются перейти границы, за которые мужчины ни ногой.
Тело короля не имеет границ, оно изменчиво, как и его королевство, остров, сам себя намывающий и сам себя растворяющий в воде, соленой и пресной. Земля с болотистыми тропами и скудными берегами, приливами и отливами, земля, что дышит и исходит влагой, земля трясин, вязких, будто пересуды англичанок, и гнилых топей, куда рискнет сунуться лишь священник с лучиной в руках.
От реки тянет холодом, до лета еще несколько недель. Анна смотрит на воду, затем поднимает глаза и спрашивает:
– Где архиепископ? Кранмер защитит меня, мои епископы защитят меня, они обязаны мне своим возвышением. Приведите Кранмера, и он присягнет, что я чиста.
Норфолк наклоняется и рявкает ей прямо в лицо:
– Епископ плюет на вас, племянница!
– Я королева, и если вы причините мне вред, на вас падет проклятие. Пока меня не отпустят, ни капли дождя не падет на землю.
Фицуильям издает тихий стон.
– Мадам, – говорит лорд-канцлер, – подобные глупости и привели вас сюда.
– Неужели? А я думала, меня подозревают в супружеской измене. Выходит, я еще и колдунья?
– Не мы начали разговор о проклятиях, – подает голос Фицуильям.
– Вы ничего мне не сделаете. Я поклянусь, что невинна, и король мне поверит. У вас нет свидетелей. Вы даже не знаете, какое обвинение предъявить в суде.
– В суде? Зачем нам суд? – говорит Норфолк. – Заклеймить, а потом утопить – и будет с вас.
Отпрянув от дяди, Анна съеживается, еще больше уменьшаясь в размерах, совсем девчонка.
У причала он видит заместителя Кингстона, Эдмунда Уолсингема, который разглядывает реку, беседуя с Ричардом Ричем.
– Кошель, что вы здесь делаете?
– Решил, вдруг вам понадоблюсь, сэр.
Королева ступает на твердую землю, опираясь на руку Кингстона. Взволнованный Уолсингем отвешивает ей поклон, ища глазами, к кому из советников обратиться.
– Палить ли из пушек?
– Так ведь принято? – откликается Норфолк. – Когда прибывает кто-то из важных персон. Она ведь важная персона?