Внучка берендеева в чародейской академии

Демина Карина

Сидеть на полу было твердо.

Неудобно.

Да и чувствовала я себя дура дурой, даром что при сарафане. Однако же и стоять, когда все посели, было неприличественно.

– Это первое… а второе – к любому противнику следует отнестись не только с уважением, но и с вниманием. Вот ты, Евстигней, на платье глядел, а не на Зосю. Платье-то что? Сегодня – одно, завтра – другое… была холопкою, стала барыней.

Лойко хохотнул, до того нелепо прозвучали слова Архипа Полуэктовича, правда, тотчас примолк и затылок почухал, вспомнивши

тяжкую наставникову ладонь.

– Верно, сменить повадку сложней, нежели платье, однако же можно при умении… но мы сегодня об ином. К слову, Евстигней, ты ошибся, Зослава у нас княжеского роду…

– Чего?

Евстигней аж на ноги вскочил, но тут же устыдился, сел, но на меня все одно поглядывал этак с недоверием.

– Другое дело, что князья, Евстигней, разными бывают… род ее батюшки, ежели мне память не изменяет, древний зело, хоть и не особо богатый… но не о том речь. Видишь, дважды ты уже ошибся…

Архип Полуэктович замолчал, а Евстигней понурился. Обидно ему, должно быть, стало, что в первый же день он себя этак показал, умником, да без особого ума.

– Все ошибаются. – Наставник был спокоен. – Но умный человек ошибку свою запомнит, научится на ней и более постарается не допускать. Дурак же упорствовать станет…

Глава 16

О берендеях

Хлопцы заворчали: кому охота дураком прослыть?

Переглядываются.

На меня косятся.

– Так, может, кто скажет мне, отчего княжну Зославу приняли на боевой факультет?

– Ну… – Лойко сунул руку в растрепавшиеся патлы и затылок поскреб. – С дрыном ловко управляется?

Архип Полуэктович усмехнулся.

– Она и без дрына с тобой… управится.

– Сударыня Зослава, – осторожно, с опаскою даже, начал Евстигней, – весьма сильна… даже для девушки ее… телосложения.

– Верно. Еще что?

– Здоровая она, – влез Еська.

– И это верно… а еще… – На ладони Архипа Полуэктовича вдруг распустился зеленый огонек, а после полетел прямо мне в лицо.

Еле руку выставить успела.

– Быстрая… – Кто это сказал, я не услышала. От огонька рука зудела, и так крепко, будто я ее в крапиву сунула.

– И устойчива к магическому воздействию, – завершил Архип Полуэктович. – Если вы обратили внимание, то мертвый огонь с нее попросту соскользнул.

Это попросту? Да у меня рука волдырями пошла! Белыми, крупными, а они чешутся, что просто силов нет терпеть!

– Спокойней, сударыня Зослава. – Холодный голос наставника остудил мой гнев. – Уж простите, но мне требовалась наглядная демонстрация. Дайте вашу руку.

И говорит аккурат как бабка моя, которой поди-ка ты, не подчинися. Руку я протянула с опаскою, но наставник огнями кидаться не стал, провел ладонью, прошептал словечко, и зуд унялся, а пузыри вовсе поблекли.

– Обратите внимание, господа студиозусы, всего-навсего легкий ожог… – Руку холодило,

но наставник не спешил отпускать. – Тогда как обыкновенный человек… или азарин, который от человека не так уж сильно отличается, руку потерял бы… в лучшем случае, только руку.

Это он об чем?

Эта огонюшка меня без руки могла оставить?

– И еще одно… чувство юмора у берендеев отсутствует напрочь… но сей факт скорее является предостережением вам, судари. Надеюсь, вспомните о нем, когда вздумается вам пошутить над Зославой.

– У кого? – спросил Кирей, аж вперед подался, вперился в меня глазищами своими. А у самого-то, что бурштнын медовый сделались, желты да ясны.

И видится мне в них…

Да мало ли чего девке сущеглупой в боярских глазищах примерещиться может? От такого видения у меня и обережец есть, подкова махонькая, железная, дедом еще даренная. Он мне так и сказал: на, мол, Зося, носи. И как примерещится неладно, аль будет какой, особо мерещливый, зазывать куды, сулить цветочки-платочки и иные женские малые радости, то схвати подковку в кулачок, да и бей аккурат промеж глаз.

Иного слова наглый мужик не разумеет.

– Берендеи, – со вкусом повторил Архип Полуэктович. – Ну-ка, умник, скажи, кто таковы берендеи?

Евстигней плечи и расправил.

– Берендей – суть медведь, способный принимать по хотению своему человеческое обличье и в оном обличье жить. Берендеи сильны невмочно, а еще в жены берут человеческих женщин…

Лойко скривило.

Небось, представил моего деда медведем… а и зазря. Нет, тот медведем был, я сама видела, но берендея с обыкновенным лесным хозяином равнять не след. Того хозяина деду на один зуб…

– Коротко… слишком уж коротко и неправда. Верней, не вся правда. Берендей – не только медведь, способный человеком стать, скорее уж обе сущности его, в отличие от перевертыша, что лишь на полнолуние волком становится, равноценны. Он и медведь, и человек. И не по очереди, но сразу. Слышишь, Лойко?

– Слышу… слышу…

– Берендеев мало осталось. Говорят, что их Божиня поперед людей сотворила. Они – ее дети любимые, милостью обласканные. И коли течет в ком кровь берендеева, то будет за ним и удача, и богатство немалое. Обойдут его семью беды и напасти…

– Тогда почему их мало осталось? – не утерпел Илья.

– Хороший вопрос… а потому, что не уживется берендей с берендеихой. Норов у обоих крут. И обиду всякую, самую малую, долго помнят, порою годами. Оттого и жить предпочитают наособицу. И пару себе ищут меж обыкновенных людей. Ну или серед медведей.

– Ч-чего?

– Того, Илья, что слышал ты. – Архип Полуэктович усмехнулся. – Берендеихи-то ищут женихов себе под стать, чтоб сильны, могутны, а где такого среди людей взять? Вот и примеряют второе свое обличье. От того и родятся… ежели в первом колене, то еще берендеи, а вот второе и третье – медведи.