Внучка панцирного боярина
Шрифт:
— Мои братья и сестра, — говорила Тони, — привыкли жить в разлуке со мною; я буду знать, что им здесь хорошо, и не стану тревожиться на их счет. С Евгенией Сергеевной и ее мужем ты давно меня познакомила; путешествие, новый край, новые люди, как она пишет, ты подле меня, — чего же мне желать лучше?
Поцелуям и уверениям в неизменной дружбе не было конца. Скажу вам по секрету, мой читатель, что если к этому быстрому решению подвинула ее дружба, так над этим чувством в то же время господствовало другое, может быть, более сильное. Тони уловила из разговора Сурмина с Ранеевым, что он должен непременно ехать в Белоруссию для получения наследства, доставшегося после дяди, она будет видеть его, будет близко от него... Головка ее воспламенилась от этой мысли.
Когда же Лиза объявила Сурмину о своей поездке,
— Вы еще мало путешествовали, — прибавлял Андрей Иванович, — к тому же с железной варшавской дороги должны будете своротить на почтовую до местопребывания Зарницыной. Времена смутные. Могут встретиться хлопоты, дорожные заботы. Человек, вам преданный, не лишний товарищ на таком дальнем пути. А если осчастливите наш дом, так это будет для матери, для сестренок моих, заочно вас полюбивших, большим праздником.
Отказываться от такого приглашения не было причин, и Лиза за себя и Тони согласилась. Нечего говорить, что последняя примкнула к этому согласию словом и сердцем.
Денежный долг Тони был уплачен, всякая движимость, остававшаяся в квартире Ранеевых, отчасти продана, отчасти перешла в комнату Даши и в комнату Тони, которую занял искалеченный брат их. Ему же, как бы по наследству, перешли все группы vieux Saxe, назначенные Володе. Лиза взяла с собою только дорогие для нее семейные портреты, картину с изображением Жанны д'Арк и завещанную ей отцом фарфоровую сестру милосердия. Тони не рассталась со своим рыцарем.
Простились в урочный день не без слез с оставшимися жильцами домика на Пресне. Даша старалась быть твердою, утешала себя, сестру и Лизу словами надежды, что им будет хорошо в новом крае, и словами упования на милосердие Божье; обещались чаще переписываться. Провожаемые благословениями, обе подруги, в сопровождении Андрея Ивановича, отправились в дорогу. В Приреченской усадьбе Настасья Александровна и дочери ее, предупрежденные о приезде к ним дорогих гостей, встретили их с неподдельною радостью. Скоро между семейством Сурмина и приезжими установилось дружеское сближение. Настасья Александровна нашла, что похвалы сына обеим подругам были не преувеличены. Обе очаровали ее своею наружностью, умом и простотою обращения. Только, сравнивая оригиналы с портретами, писанными домашним живописцем, она заметила, что кисть его погрешила. В Лизе, может быть по краткости знакомства, может быть по горестному положению, в котором она находилась, не видно было той пылкой энтузиастки, какою представил ее сын, вероятно, в минуты досады на нее. Напротив того, строгие черты лица, оттененного грустью, сдержанный тон разговора и манер были скорее отражением твердого, более холодного характера, чем тот, который придавали ей письма сына и потом воображение матери.
Преобладай в Ранеевой эксцентричность характера, все-таки и в ее положении складки этого характера выступили бы как-нибудь невольно на покрове, который на первых порах знакомства она бы на себя накинула.
Но если Настасья Александровна и чувствовала к ней сердечное влечение, то вместе с тем, хоть и старушка, не могла не подчиниться и невольному чувству уважения к ее личности, помимо того, на которое вызывали ее несчастья.
Так же, по мнению Сурминой, и в портрете Тони живописец погрешил. Андрей Иванович называл ее хорошенькой, миленькой, а мать нашла, что она более чем хорошенькая и привлекательна в высшей степени. Но и в этом случае нашлось для него извинение. Он писал к ней во время своего страстного поклонения другой очаровательной девушке, перед ослепительной красотой которой все, ее окружавшее, представлялось ему в тени, на заднем плане.
— Если б, — говорила Настасья Александровна, — зависел от меня выбор жены для сына, так я выбрала бы Антонину Павловну.
Гувернантки, англичанка и русская, разделились в мнениях на две стороны. Одна, холодная мисс, отдавала пальму первенства Лизе, вторая, более восприимчивая по своей натуре, — Тони. Дочери сердцем присоединялись к партии последней. Тони в один день сделалась как бы их семьянинкой, словно жила с ними годы. Играя своим живым, открытым характером на юных сердцах, она будто перебегала по клавишам своего рояля. В первый же день сестры
Близнецы-сестры просили гостей своих оставить им на память несколько строк в общем их альбоме. Лиза написала в нем следующие строки из одного сочинения госпожи Неккер де Соссюр [23] :
«Совершенство, к которому стремится человек, таково, что оно вызывает или наше одобрение, или восторг и удивление. Первое относится к исполнению своего долга, последнее к доблести или самоотвержению.
Елизавета Ранеева».
23
Альбертина Адриенна Неккер де Соссюр (1766 — 1841) — франко-швейцарская писательница и педагог.
Важнейший труд Неккер де Соссюр — книга «Прогрессивное образование, или Очерки по преподаванию жизни» (фр. L'Education progressive, ou 'etude sur le cours de la vie; 1828 — 1838)
Тони написала:
«Любите чистым сердцем и во всем поручите себя Богу. В любви найдете источник долга, доблести и самоотвержения.
Тони Лорина».
На другой день кружок, собравшийся в доме Сурминых, сидел за вечерним чаем. Распахнулась дверь, и влетела молодая девушка, довольно интересной, шикарной наружности, в бархатном малиновом кепи, в перчатках с широкими раструбами, по образцу кучерских. За поясом блестел маленький кинжал с золотою ручкой. При входе в комнату, она разразилась хохотом, так что все тут бывшие вздрогнули.
— Ха, ха, ха! — зарокотало по зале, имевшей сильный резонанс.
— Что случилось? — спросила пришедшую сконфуженная хозяйка.
— Вообразите, mesdames, — отвечала та, — мы ехали с мамашей на тройке, я правила...
— По обыкновению.
— Одна из пристяжных от моего бича лягнула ногой через постромку и пошла чесать. Сани немного на бок, мамаша струсила, вздумала выпрыгнуть, как русалка Леста, [24] и прямо в снежный сугроб, почти под ноги лошади. С нами только тринадцатилетний мальчик. Я не потеряла головы, остановила mes fiers coursiers, [25] ввела буянку в постромочную дисциплину, усадила мать и, как видите, предстою перед вами.
24
Русалка Леста — героиня популярной оперы-феерии с продолжениями «Днепровская русалка» (1803 — 1806), музыка С.И.Давыдова, К.А.Кавоса, либретто Н.С.Краснопольского, А.А.Шаховского. Переделка «Дунайской нимфы» К. Ф. Генслера. Действие пьесы перенесено в условный мир Киевской Руси с элементами сказочной фантастики и фарсовыми комедийными эпизодами. Куплеты и арии из оперы широко распространились в любительском исполнении.
25
mes fiers coursiers — моих гордых скакунов (фр.)
— Где же ваша мать?
— В вашей спальне. Дайте ей какого-нибудь эскулаповского снадобья. Ce sont des chim`eres. [26]
Настасья Александровна пожала плечами и пошла подавать ушибленной возможную помощь.
Приезжие были близкие соседки ее, Бармапутины, довольно зажиточные.
Полина Бармапутина, дочка, бойко подала руку Андрею Ивановичу, поздоровалась с сестрами его, сказала несколько приветливых слов англичанке по-английски, русской гувернантке по-французски, потом, прищуриваясь и нахмурив немного брови, свысока обвела глазами Лизу и Тони.
26
Ce sont des chim`eres — это все химеры, несерьезно (фр.)