Внуки красного атамана
Шрифт:
– Отвечай, - приказал Гриня.
– Я не виноват. Это Масюта научил меня, - отвечал Витоля, льстиво и жалобно поглядывая на Васютку.
– Васюточка, это старый Масюта приучил меня. Он говорил: если бы не Советская власть, мы бы жили, как буржуи, и все кланялись бы нам в ножки... У Масюты два миллиона царских денег было, а они пропали при Советской власти. Он говорил: всех большевиков и красных надо резать, все paвнo, мол, Советская власть не удержится. И батя тоже так говорил... И рази они брехали? Немцы сильней... Рази неправда? Кончилась Советская власть, ее больше
– Брешешь!
– оборвал Егор.
– Это в тебе кончилась Советская власть! А в нас она есть и будет. Вот мы - Советская власть - сидим и судим тебя, фашиста. И расстреляем, как изменника и предателя Советской власти. Вы, Ненашковы, хотели стать буржуями, хотели власть свою иметь - Советская власть вам не нравилась, а стали холуями проклятых немцев-извергов. Все вы, Ненашковы, сволочная семейка! Вы, подлюки, продали фашистским оккупантам и Родину, и свой народ, и его хлеб. А ты, гадина, шпионил вместе с Масютой за нашими военными частями на укреплениях и на переправе. Сколько там людей наших погибло!..
– Я не шпионил, это Масюта!..
– Витоля страшился взглянуть в сторону Егора, тот мог в любую минуту вытащить пистолет из-за пояса и убить его. Меня Масюта и Пауль заставляли.
– Это твой ножик?
– Егор достал из кармана нож и показал Витоле.
– Ты его потерял возле Грининого сарая, когда выслеживал капитана...
– Откуда ты знаешь?!
– вскричал Витоля.
– Я не следил...
– Ох, Ёра, зачем ты ему все рассказываешь?
– сказала Даша с упреком.
– Он и так уже много знает про нас.
– Он никому не сможет рассказать. Он тут и останется вместе с нашими тайнами.
– Это не мой ножик!
– истерически кричал Витоля.
– Твой ножик, твой!
– твердо сказа Митенька.
– Граждане судьи, честное пионерское слово, это его ножик.
– Митенька, мы тебе не граждане судьи, а товарищи, - мягко заметила Даша.
– Этим ножиком Пауль чикнул меня по уху, - заявил Васютка.
– Витоля Ненашков!
– строго сказала Даша.
– Чем больше ты будешь врать, тем хуже будет для тебя. Говори правду и признавайся во всех своих подлостях. А будешь врать, я не стану тебя защищать.
– Ну мой, ну мой!
– закричал Витоля, судорожно всхлипывая.
– Ну выслеживал вас! Масюта всегда говорил, что вы все - кровные враги, а наши друзья по тюрьмам гниют да в Сибири гнуса кормят. Батя тоже так говорил! Не убивайте меня... Я все расскажу. Вы не знаете Масюту. Он говорил мне: учись быть барином...
– Ты про другое рассказывай. Мы про это сами знаем, - перебил Егор. Забыл, как я тебе морду бил за такие дела?
– Разнюнился, контрик, рассоплился, - сердито сказал Васютка, державшийся до этого более или менее спокойно.
– Ты про своего дядю-диверсанта расскажи...
– Расскажу, расскажу, Васюточка, - угодливо откликнулся Витоля.
– Это Пауль заставлял меня бить тебя... Правда ж ведь, Васюточка?
– Иди ты, жаба!
– отрубил Васютка.
– Замовчите оба, - остановил их Гриня.
– А ты, подсудимый, отвечай на мои вопросы... Откуда взялся Пауль? Шо
– Он из Германии приехал шпионить. В Ростове целый год жил, опосля у нас два месяца.
Гриня потерял самообладание, закричал во весь голос:
– А чого ж ты, вражина, не заявил Советской власти?! Да он же столько вреда нам наделал!
Витоля поднял плечи, настороженно глядя на Егора. Он боялся говорить правду, но и лгать не мог, страшась накликать на себя еще большую беду.
– Чего б я стал доносить на своего дядю?.. Я боялся. Меня сразу бы убили...
– Нечего с ним рассусоливать, он конченый враг Советской власти!
– сказал Гриня.
– Як вспомню, сколько на переправе людей было побито, - сердце останавливается. А они, гады, ракетами показывали фашистам, куда бомбы кидать!.. Не хочу с ним больше балакать!.. Ёра, застрели его зараз же! Это я тебе говорю, як судья... Застрели!..
– Спокойно, Гриня, - сказал Егор.
– Продолжай суд, Витоля опустился на бочонок, завыл:
– Они меня застав-ля-ли... запу-га-ли... Я не хотел... Даша поднялась. Руки у нее дрожали. Она была очень взволнованна. Не смотрела на Витолю. Испытывала к нему отвращение, ненависть и жалость. Произнесла с расстановкой, боясь, что сорвется голос:
– Слушай, Витоля... Что ты скулишь, ползаешь, как червяк? Ты нас не разжалобишь. Ты жалкий и мерзкий... Можешь ли ты быть человеком?.. Ты же учился вместе с нами, и к тебе хорошо относились в школе. Тебе нравилось работать с нами... Виктор Васильевич Уманский даже хвалил тебя... Скажи, чей ты? Русский или немец? У тебя Родина есть?.. Послушай, мне не хочется тебя защищать, но я должна защищать....
Даша повернулась к Егору и Грине. Их поразило выражение ее лица: оно было и гневным и сострадательным, и очень серьезным. Она продолжала:
– Как защитник подсудимого, скажу следующее. Если бы у него были другие родители и другая родня, он бы не стал предателем и фашистом... Они испортили его... Не надо его расстреливать... Его воспитали как раба, как холуя, и он поддался - в этом вина Витоли... И мы тоже виноваты в том, что он стал таким. Он хотел стать пионером, а его били. А мы не защитили его... Даже Виктор Васильевич однажды пригрозил Масюте, что притянет его к ответу за издевательство над внуком, но, наверное, забыл зайти в стансовет...
– Нет, Виктор Васильевич не забыл, - прервал ее Витоля, слушавший Дашу, кусая губы до крови.
– Он заходил... Масюту и папаню вызывали в Совет, ругали... А они пришли домой и спустили с меня шкуру. Маманя обороняла меня, а они и ее побили....
– Витоля зарыдал, закрыв лицо руками, порывался что-то сказать, но не мог: стал мучительно икать. Наконец проговорил: - Застрелите меня!..
– Успокойся, Витоля, - сказала Даша.
– Мы не будем тебя расстреливать...
– Васютка, Митенька, отведите его в угол! Суд будет совещаться, - хмуро сказал Егор и, когда те отволокли Витолю в дальний угол, сердито спросил у Даши: - Ну, а что ты думаешь с ним делать? Куда его денешь? Одно остается расстрелять. Не выпускать же его на волю?