Внуки лейтенанта Шмидта
Шрифт:
– Лори, давай лучше о любви! – Взмолился изнурённый Шерман.
– Вот видишь, они везде. Я даже в постели чувствую на себе взгляд Казакова. Вчера нас, всё-таки, сильно траванули, и у меня глубокий провал памяти. Эту прошлую ночь лучше просто забыть навсегда. Вычеркнуть из памяти. Но если в Лэнгли проведут медицинское обследование, оно покажет применение специальных препаратов. Как ты думаешь, что нам подмешали?
Майкл продолжал любоваться весной:
– Я уверен, это был мескалин! Все симптомы совпадают в точности. А наш шеф такого не прощает и, в лучшем случае, мы просидим до пенсии в архиве. У нас нет другого выхода, мы будем передавать в центр всё, что подсунут русские.
Шерман подставил лицо лучам
– Дорогая, я подробно изучал в школе первые операции ОГПУ и не верю в дежа вю. Казаков, конечно, артистично изображал конфликт с майором в баре, ну а мы развесили уши. Но эта гвардия точно существует, только её обложили со всех сторон и нам подсунут своих агентов. Здесь идёт большая игра и таких как мы бросают в топку не глядя.
При этих словах Майкл, не глядя, плюхнулся на свежеокрашенную скамейку. Парк, где только что влип Шерман, выходил на типичный бульвар вождя мирового пролетариата, чей памятник царил у здания ЦК. Правой рукой Владимир Ильич указывал заблудшим дорогу в винный магазин. Неохваченные программой фестиваля комсомольцы, активно проявляли себя прямо у монумента основателю, забросав его флаконами бордовых чернил. А в довершение, кто-то повесил на указующую руку красное пожарное ведро. Ну а когда из Белого дома к активу вышел дежурный инструктор, молодёжь уже требовала свободы секса, собраний и передвижения. Предложение функционера ограничивалось комсомольскими свадьбами в обезьяннике местного изолятора и не нашло поддержки. К митингующим присоединились колонны бойцов милицейского батальона с дубинками.
Майкл с трудом отклеился от скамейки и с интересом следил за слаженной работой милиции, грузившей бунтарей в автозаки. Лора обратила внимание на фургоны «Мебель», куда тоже заталкивали задержанных:
– Теперь и мне видна, наконец, направляющая рука партии.
И, в самом деле, группа демонстрирующих укрылась в, указанном учителем, винном магазине. Теперь их оттуда выкуривала милиция газом «Черёмуха». Неожиданно митингующие получили значительное подкрепление: на бульвар после занятий высыпали студенты художественного института. Встав в шеренгу, блюстители оттесняли графиков и маринистов от Белого дома, и вход пошли дубинки и газ. Вот послышался звон разбитой витрины, теперь в жандармов летели бутылки из водочного, куда только что завезли товар. Широкий ассортимент напитков различной крепости обрушился на головы стражей порядка, и многим удавалось ловить бутылки портвейна.
К открытию магазина весь товар уже разлетелся, и по бульвару Ильича стекало, обещанное им изобилие: ручьи коньяка и водки, а за ними потоки портвейна. Молодцы в студенческих шапочках выносили на улицу целые ящики этого демократичного напитка, что и снизило градус напряжения на площади. Когда подтянулись основные силы войск в крытых грузовиках, конфликт уже перешёл в стадию братания.
Но неожиданно в густых парах продукции со знаком качества появились доблестные воины таджикского стройбата. Покидав лопаты и кирки в траншею трёхлетней давности, личный состав бросился к магазину нарушать устав.
Какое-то время внук наслаждался картиной революционной массовки анархистов, здесь не хватало только комиссаров и балтийцев с маузерами.
Краснопогонные войска решительно блокировали бульвар и вытесняли пьяную толпу в парк, где уже строилась конная милиция. Отступая к гостинице в составе роты таджикских бойцов,
Замзав провёл парочку сквозь армейский кордон во двор отеля, где укрылась их серая восьмицилиндровая «Волга», прозванная спецами «дублем».
– Еле спас честь императора! – Он протянул тёзке открытую бутыль «Camus Napoleon», шофёр, тем временем, грузил в багажник целый ящик с профилем Бонапарта. В парке у монумента жертвам революции 1905 года студентов по традиции встречали дубинками. Здесь же выводили из толпы подозрительных и зачинщиков, которых грузили в фургоны. Пострадавших увозили в госпиталь военные медики.
Седой пояснил: – Это они протестуют против новой программы по русскому языку. В школах и ВУЗах резко увеличили число часов.
В этот момент, запив французский «Камю» родным «Агдамом», пошёл на прорыв таджикский стройбат, увлекая за собой коллег с архитектурного. С криками «Аллаху акбар», нападавшие смяли слабый заслон опьяневших курсантов, и походным порядком ринулись по канаве в казармы. Этот порыв архитекторов вскоре нашёл признание – после исключения из института их ждал стройбат.
Поглядывая на волнения, Казаков подтвердил жёсткие санкции органов ГБ: – Парней по специальности в строительные части, там, глядишь, и русский язык подучат. Вероятно, вместе с туркменским. А девочек на объекты народной химии, куда-нибудь за Полярный круг.
В эти минуты на бульваре заканчивали работу погрузчики мебели, и отдельная бригада мойщиков приводила в порядок фигуру вождя. Здоровенные рабочие смывали добротную советскую «Радугу» с лысины и усов крепкими финскими растворителями. В потоках розовой пены уже проступили хорошо знакомые черты, а из зашторенных окон за процессом наблюдали побледневшие первые лица республики.
Канадцев уже с нетерпением ожидали в мятежном художественном институте, где открывалась выставка студентов и выпускников архитектурного факультета. Шерман увидел макеты помпезных сталинских высоток, запланированных у ворот старого города в конце 40-х. К счастью для средневекового Таллина, эти зиккураты в 140 этажей остались только на бумаге.
Фотографии студентов бунтарей уже исчезли с доски почёта, а в опустевшие рамки институтские юмористы вставили случайные фото юных Леннона, Харрисона и Джаггера.
Казаков первым оценил шутку, напомнив декану намалёванные им в оккупации портреты Гитлера. Их было только два, но за каждый дали по пять лет лагерей, где он оттачивал мастерство на другом вожде.
К сожалению, следующий из представленных на выставке проектов, уже воплощался в жизнь на окраине города. Судя по фотографиям, прямо в промзоне возводились железобетонные коробки громадного спального района.
Приезжие строители возводили на пустырях целый город-спутник с развёрнутой социально-бытовой инфраструктурой, которая по обыкновению запаздывала. В каменном плато ударно прорубался специальный канал для скоростного трамвая. Изучая картонный макет города будущего, Шерман вспомнил грустную судьбу похожих кварталов Детройта:
– В ваших бетонных джунглях вырастут несчастные и озлобленные троглодиты, а при малейшем спаде производства вы получите социальный взрыв.