Внуки
Шрифт:
— Эх, летчики… Удальцы! Ну, а я, господин государственный советник? — Он хлопнул себя по животу обеими руками. — Не расточал того, что давалось мне. Вот они, мои честные накопления.
Государственный советник весело рассмеялся, а Пихтер и Венер вторили ему.
— Вам полезно движение, перемена климата, — сказал доктор Баллаб. — И вот тут мы подошли к цели нашей сегодняшней беседы… Венер, вас вызывает рейхсфюрер Гиммлер. Завтра вы отправитесь в Берлин, там узнаете, что он намерен вам поручить. Думаю — это весьма почетное задание. Если вам придется
— Господин государственный советник, благодарю вас за хорошее мнение обо мне. И надеюсь…
— Надейтесь и ждите, что скажет Берлин.
II
Венер ушел.
Государственный советник и сенатор остались на веранде.
— Кстати, знаешь, кого я устроил в школу летчиков в Нюрнберге? — Когда государственный советник и сенатор оставались наедине, они переходили на «ты». — Не угадаешь. Учителйшку, который тогда, вначале, просился к тебе в команду особого назначения, некоего Рохвица. Припоминаешь?
— Еще бы! Мне ты его не дал.
— Конечно. Не место ему было среди твоих головорезов. То, что он — оберштурмфюрер, очень упростило дело. Теперь это видный офицер. Преподает в военной школе основы национал-социалистского мировоззрения. Отчаянный бахвал, но полезный человек.
— Это я давно знаю, — заметил сенатор. — Ну, а Венер? Какую работу ему поручат?
— Скажи-ка, — вполголоса спросил советник, — часовой не может нас слышать?
— Никоим образом! Кроме того, он принципиально ничего не слышит — так положено по уставу.
— Ну, на это я не понадеялся бы… Между нами, строго между нами, — понял? — скажу тебе, что Венера отправляют в Испанию. Создать гестапо. Ведь там представления не имеют, как за это взяться. Кровь, правда, течет потоками, но зато информации, донесения притекают только ручейками, — ведь у мертвых есть плохая привычка молчать. К тому же испанцы располагают лишь частью старого полицейского аппарата.
— Но ведь Венер не говорит ни слова по-испански, — возразил Пихтер, удивленный столь необычайной миссией.
— Придется выучиться. Да и переводчики существуют. Какая же это помеха — не знать язык? Вопрос в том, сможет ли Венер создать полицейский аппарат?
— Безусловно сможет. Надо, впрочем, учесть, что в этом аппарате будут испанцы.
— В принципе да, но с ним едет целый штаб немцев.
«Какое счастье, что меня это миновало», — подумал Пихтер, но вслух сказал:
— Скажите пожалуйста — Венер! Прямо позавидуешь.
— Да, Испания, по-видимому, будет для нас первой пробой сил. Так сказать, генеральной репетицией. Но это только начало. Впереди — широкие замыслы…
— Гм. Ты думаешь, мы можем уже позволить себе генеральную репетицию? Ведь мы только что ввели двухгодичную воинскую повинность.
— Разве иначе фюрер вмешался бы в испанские
— Мы посылаем Венера и других специалистов по части полицейских дел. Превосходно. Но разве этого достаточно? Разве не следовало бы, если дело идет о генеральной репетиции, послать в первую голову солдат, офицеров, военных специалистов?
— Не тревожься. Все это делается, положись на фюрера. Военные специалисты были на месте раньше, чем заварилась вся эта каша… Послушай-ка, мне кажется, что ты не вполне веришь в дальновидность фюрера. Думаю, что мы пошлем оружие и офицеров, а итальянцы — солдат. Ну, а испанцы-националисты ведь тоже в конце концов не зевают. Интересно, как будет держать себя Англия, и в особенности Франция?
— Верно! — воскликнул Пихтер, как будто эта мысль еще не приходила ему в голову. — Францию ведь теперь зажимают в тиски с Рейна, с Альп и с Пиренеев.
— Вот именно!
— А если это будет поводом к войне? Casus belli?
— Хотя бы и так! Окажемся мы неготовыми к выходу на арену, ну тогда найдется какой-нибудь компромисс, который избавит нас от слишком больших потерь. Но недалеко то время, когда требования предъявлять будем мы, а другие будут отчаянно искать возможности компромисса. Ясно как день, что фюрер хочет обеспечить себе тыл на западе, чтобы при первой же возможности расправиться с Россией, не рискуя войной на два фронта. Я предвижу, что недалек тот час, когда ошибки первой мировой войны будут исправлены.
— Не хочешь ли другого вина? Или предпочитаешь красное?
— А что ты можешь предложить?
— Боонекамп, виски, мозель, шампанское…
— Тащи шампанское! Французское, надеюсь?
Темнота сгустилась. Воздух был почти недвижим — так тиха и тепла была августовская ночь. Доктор Баллаб смотрел с веранды на ярко освещенную часть города, кольцом окружавшую Аусенальстер. С озера не доносилось ни звука, ни шороха. Даже пароходы бесшумно скользили по воде. Слышны были только шаги полицейского по тротуару у виллы.
Пихтер вернулся с бутылкой и бокалами.
— И вот что еще, — возобновил разговор государственный советник. — В то самое время, когда на политическом горизонте начинают вырисовываться крупные события… Осторожней, а то хлопнет пробка. Вовсе не нужно, чтобы постовой это слышал!.. Я говорю: в то самое время, когда начинают вырисовываться крупные события, к нам для участия в мирных спортивных соревнованиях съехались гости со всего света. Великолепно! Олимпийские игры — какая превосходная маскировка! Такой трюк надо понять и оценить. Ведь этим мы окончательно побиваем всяких там эмигрантов — евреев и коммунистов — с их жалкой болтовней… Осторожно, сейчас выскочит!