Внуки
Шрифт:
В центре города, невдалеке от Больших бульваров, втиснутое между конторами маклеров и адвокатов, импортными и экспортными предприятиями и товарными складами, находилось бюро Международного комитета борьбы за освобождение Тельмана и всех заключенных антифашистов. Из этих трех тесных комнатушек, расположенных в третьем этаже, по всему земному шару тянулись нити солидарности. Отсюда во все пять частей света, в адрес выдающихся общественных и политических деятелей рассылались воззвания, обращения, брошюры и тысячи писем. Сюда прибывали письма с изъявлением солидарности с заводов, из городов и сел по обе стороны океана; здесь их собирали, использовали как материал, здесь регистрировали и распределяли поступавшие деньги и вещи.
Вальтер изучал полученные документы, резолюции, приветствия, письма, альбомы с подписями, читал о делегациях, прибывавших в Берлин из Испании, Франции, Скандинавских стран, Швейцарии, чтобы выразить протест против нацистского террора в концлагерях и добиться свидания с Эрнстом Тельманом. Он перелистывал папки с отчетами о демонстрациях протеста в СССР, Австралии, Аргентине, Норвегии, Англии, Соединенных Штатах, Японии и Мексике. Муниципалитеты во Франции, Чехословакии, Бразилии, Новой Зеландии провозгласили Эрнста Тельмана почетным гражданином своих городов. В Советском Союзе многие фабрики и колхозы были названы именем Тельмана. Деятели, пользующиеся мировой известностью, далеко не всегда разделяющие политические взгляды Тельмана, выступали перед общественностью всего мира в его защиту, видя в нем олицетворение права и свободы и восхищаясь его мужеством, его стойкостью.
К ним всем обратился с простыми и великими словами Анри Барбюс:
«Боритесь за освобождение людей, гонимых за то, что они хотели освободить человечество!»
Мысль о том, что он приобщается к этой благородной задаче, наполняла Вальтера гордостью и радостью; он работал не щадя сил, чтобы помочь завоевать свободу своим соратникам и товарищам по несчастью, с которыми судьба разлучила его.
О, если бы найти слова, которые всколыхнули бы каждое человеческое сердце и через сердце — мысль, которые не только будили бы сострадание, но потрясали и убеждали так, чтобы на место каждого заключенного вставали сотни новых борцов! Если бы найти возможность сообщить товарищам и друзьям, томящимся в лагерях и каторжных тюрьмах нацистской Германии, о выражениях солидарности, о сочувствии всего мира! Они догадывались об этом сочувствии, но не знали о нем. Насколько легче было бы самому Вальтеру, если бы в обступившей его тьме нескончаемых дней и ночей нацистского карцера он слышал голоса дружбы и участия.
III
События в Германии обострили бдительность масс по эту сторону французской границы, повысили их активность. Демократические силы Франции сплотились в Народном фронте и массовыми стачками обуздали реакционные и фашистские силы. Через всю страну, от Рейна до Пиренеев и от Ла-Манша до Средиземного моря, пронесся свежий, буйный ветер, он взбадривал и прочищал мозги. Французские рабочие боролись в первых рядах. Заработная плата повышалась. Коммерсанты получали кредит на доступных условиях. На крестьянские продукты были установлены твердые цены. Налоговые реформы сняли бремя задолженности с ремесленников. В сердца миллионов трудящихся вливалось чувство уверенности, чувство собственного достоинства, чувство солидарности со всеми, кто живет своим трудом.
На Айну Гилль, молодую шведскую коммунистку, всего несколько дней работавшую в комитете, такой поворот событий не произвел особенно сильного впечатления.
— Уж очень все это смахивает на то, что произошло у нас в Швеции, — сказала она. — Боюсь, что в один прекрасный день все застынет и превратится в вязкую и мутную размазню реформизма. Так было на моей родине.
Ей живо возражали:
— Здесь так не будет. Во Франции об этом позаботится реакция — с ее империалистической манией величия, с ее погоней за сверхприбылями, текущими из заокеанских колоний.
Айна отклоняла все возражения. У нее на родине уже много лет у власти стоят социал-демократы,
— Это социал-демократическое королевство нельзя сравнить с Францией, — вмешался в спор Альберт, председатель комитета. — Ведь Скандинавский полуостров — почти обособленная часть света. Франция — совсем другое. Все двери настежь. У одной лежит британский лев, у другой — подстерегают итальянские чернорубашечники, а рядом ощерился вооруженный до зубов германский фашизм. И только южная граница безопасна. Будьте уверены, пока в центральных странах Европы господствуют капитализм и фашизм, у Франции будет достаточно причин для бдительности и тревоги, в особенности у Франции Народного фронта, да и при любом другом правительстве. Ведь акулы не могут не проявлять своей разбойничьей природы и какие покрупнее, пожирают тех, кто помельче!
Когда юная шведка появилась в комитете и выяснилось, что она останется на некоторое время руководить скандинавским отделом, большинство немецких товарищей отнеслось к ней явно неодобрительно. По их мнению, она была недостаточно скромна, слишком экстравагантна. Эти бросающиеся в глаза светлые, как платина, волосы, рассыпавшиеся по плечам, своеобразная манера одеваться… А что за дурная привычка вмешиваться во всякий разговор! Чересчур уж она непосредственна.
Так говорили товарищи, сами грешившие теми же слабостями, — говорили между собой, но не в ее присутствии. Перед ней строгие критики и хулители рассыпались в любезностях, и это раздражало Вальтера.
Как бы то ни было, от этой девушки исходило какое-то особое очарование. У Айны было немало привлекательных черт: она проявила себя хорошим, чутким товарищем, обладала веселым характером и смеялась так, что на душе теплело. Но и Вальтер замечал, что Айна Гилль любит выступать на передний план и вмешиваться во все происходящее.
С тех пор как появилась Айна, в комнатах комитета, заставленных шкафами и столами, заваленных грудами газет, стало как-то светлей, солнечней. Товарищи, раньше почти не замечавшие, как одеваются женщины, теперь распространялись о преимуществах оригинального вкуса, спорили о том, можно ли коммунистке красить волосы или употреблять губную помаду…
В этих разговорах не участвовала только одна Айна. Она делала то, что хотела, что считала хорошим и правильным.
Вальтер избегал ее. Он посмеивался и подтрунивал над товарищами, которые восхищались ею. Но в присутствии Айны замечал в себе странную скованность. Стараясь не выдавать своего замешательства, он делал вид, что она ему совершенно безразлична, втайне же был счастлив, если она обращалась к нему с вопросом или просила о какой-нибудь услуге.
Однажды вечером, напевая одну за другой арии Моцарта, он поймал себя на том, что непрерывно думает об Айне. Это показалось ему смешным и странным, он даже посмеялся над собой. Вальтер открыл, что у Айны много родственных черт с Рут — девушкой, которую он любил когда-то… Да нет, вздор все, тут же опроверг себя Вальтер. Рут — темноволосая, Айна — блондинка. Рут была тихой, мечтательной, замкнутой, Айна — веселое, жизнерадостное существо, с открытой душой, словно широко распахнутым в мир окном. Рут жила в его памяти как символ тоски и страдания; Айна была само здоровье, радость жизни кипела и переливалась в ней через край.
IV
Накануне 14 июля Вальтер устроил так, что «случайно» встретился с Айной на лестнице дома, где помещался комитет. Они вместе отправились на бульвар выпить чего-нибудь освежающего.
Пыльный воздух мерцал в ярких солнечных лучах. Небо было безоблачно, и ничто не мешало солнцу бросать свое расплавленное золото на стены домов и мостовую. Глазам было больно от обилия света, и платье прилипало к телу.
— Завтра на улицах будет ключом бить веселье, — заметил Вальтер. — Чувствуется, что настроение у всех великолепное.